Майор и волшебница

Три бронетранспортера как раз разворачивались в противоположном углу полигона для новой атаки. В кузовах у всех, конечно, сидели по отделению бойцов, которых они должны были высадить у немецкого окопа, предварительно изничтожив огнем из автоматов колючую проволоку насколько удастся и подавив пулеметные гнезда. В сторонке на раскладном брезентовом стульчике сидел капитан Карцев, начальник моих бронетанковых сил. Он не обернулся к подъезжающему «Виллису» – не слышал его мотора за грохотом бронетранспортеров.

Чуточку неудобно было вносить сумятицу в учения собственного подразделения. Но, во-первых, это были рядовые учения, а во-вторых, эксперимент следовало провести – неизвестно, когда и где это могло пригодиться… Так что я остановил «Виллис» метрах в пятнадцати за спиной Карцева, выключил мотор и спросил Линду:

– Такое расстояние подойдет?

– Не знаю, получится или нет, но расстояние подходящее, – ответила она почему-то шепотом. – Тогда, в Шпайтене, я ему машину примерно с такого расстояния и испортила…

– Внимание! – сказал я, увидев, что Карцев переламывает ракетницу и вставляет в нее новый патрон. – Сейчас он даст ракету, и они пойдут. Берись за тот, что ближе к нам…

– Есть! – браво ответила Линда (как видно, уроки Васи Тычко не прошли даром).

Зеленая ракета! Бронетранспортеры пошли вперед ровной шеренгой, пока еще не стреляя, взметывая гусеницами весеннюю землю. Я искоса смотрел на Линду – лицо у нее стало напряженным, строгим, чуточку чужим, чуть побледнело…

Пять метров прошли, десять… Ближайший к нам бронетранспортер вдруг резко затормозил, и другие два обошли его, ушли далеко вперед, и только теперь стало слышно, что двигатель у него молчит. Над передней кромкой показалась голова водителя, он зачем-то ошалело таращился на борт, как будто там надеялся усмотреть причину аварии.

Я посмотрел на Линду – она сидела, откинувшись на спинку сиденья, прикрыв глаза, на лбу и на висках блестели бисеринки пота.

– Что? – воскликнул я тревожно.

– Ничего, успокойся. – Она открыла глаза, посмотрела на меня, даже бледно улыбнулась. – Все в порядке, просто силы тратятся, как если бы мешок с углем на третий этаж затащила… Увидеть чью-то смерть – не в пример тягостнее, такой разбитой потом себя чувствуешь, сердце заходится, ноги подкашиваются…

Ее голос и с самом деле звучал уже довольно бодро. Карцев, опрокинув стульчик, кинулся к затихшему бронетранспортеру, слышно было, как он ругательски ругает водителя, а тот уныло отлаивается, твердит: не поймет, в чем дело.

– Запускай его, – сказал я Линде. – Не диверсанты ж мы, чтоб учения срывать, да еще в родном батальоне…

– Есть, – сказала она. – Снимать гораздо легче, чем бросать. В самом деле, бросая взгляд на незадачливый бронетранспортер, ставший объектом абсолютно ненаучного эксперимента, она уже не выглядела ни бледной, ни уставшей. Бронетранспортер взревел, окутался дымом из выхлопной трубы и, повинуясь яростному жесту Карцева, понесся наверстывать упущенное.

И я подумал: зря мы тогда пацанами в деревне не верили рассказу про то, как дед Парамон однажды остановил в чистом поле одним из своих наговоров колчаковский броневик (расскажу я вам потом и эту историю). А оказалось, чистая правда.

Перестают вертеться колеса у телеги, хоть ты тресни. И не имеет значения, мужицкая это телега, господская карета или полугусеничный бронетранспортер… Или колчаковский броневик какой-то буржуазной марки, в конце концов подорванный партизанами самодельной миной.