Майор и волшебница

…Ночью, после неизбежного и приятного обоим, с яростной нежностью уносившего на седьмое небо, расслабленный, ленивый разговор как-то сам собой перешел на умения. Линде особенно рассказывать было нечего: бабушка свои умения старалась не выказывать. «Не те сейчас времена, Линда», – говаривала она. И я ее вполне понимал, старушку: середина двадцатого века, тихий скучный городок в немецком захолустье – не то время и не то место, чтобы демонстрировать, скажем так, не вполне обычные способности. Ведьм давно уже не жгут, колдуний тоже, но предсказать, как ко всему этому стали бы относиться окружающие, трудно. Вот лечить – лечила, снимала зубную боль, заговаривала кровь из глубоких порезов, вправляла грыжу у младенцев так, что она уже больше никогда не выпадала. Давным-давно местные подобрали ей определение «знахарка» и на этом успокоились. Знахарка, по здешним понятиям – это было что-то безобидное и даже полезное. А ко всему, что, по их мнению, как-то соприкасалось с колдовством или ведовством (кстати, никогда не мог понять, в чем разница), здесь относились, пожалуй, как лет триста назад. Разве что не жгли на кострах и не волокли в инквизицию за полным отсутствием таковой. Однако, если в таком вот маленьком городишке все жители ополчатся против знаткого человека, жизнь у него будет нелегкой, придется перебираться куда-нибудь подальше, где его никто не знает… Что уж далеко ходить, если мать Линды не раз ее допекала, требуя на полном серьезе уйти в монастырь, чтобы замолить грех ведовства. Хорошо еще, что в Шпайтен ей дали направление, когда отношения не накалились до предела…

Самое интересное, что местный священник не испытывал к ней ни злобы, ни даже неприязни, допускал и к мессе, и к исповеди. А однажды сказал:

– Что случилось, дочь моя, то случилось. Обещай только, что никогда не употребишь свое умение во зло.

И Линда поклялась на нательном крестике…

По вполне понятным причинам свои умения она никогда не применила – кроме одного случая, когда была неосторожной, и мать обо всем догадалась. И того случая, когда испортила машину геббельсовского заместителя, справедливо полагая, что злом это не назовешь. И еще одного – когда пьяные солдаты тащили в грузовик красивых беженок.

– А я-то ломал голову, как ты тогда уцелела, – усмехнулся я. – Они наверняка увидели вместо тебя какую-нибудь старуху…

– Дряхлую, омерзительную старуху, – со смехом подтвердила Линда. – В жутких отрепьях, бородавках, беззубую… А как было у тебя?

Ну, мне было о чем порассказать. О нашей затерянной в тайге деревушке, о наших знатких людях, творивших иногда добро, а иногда зло, о разных случаях, иногда даже забавных, а иногда совсем нет – вроде истории с дедом Парамоном и колчаковским броневиком, в которую я теперь верил всецело после того, что сам видел на «полигоне». Линда слушала прямо-таки завороженно, округлив глаза.

– О многом впервые слышу, а кое-что словно прямиком взято из нашей жизни, – сказала она наконец. – Конечно, из той, потаенной, о которой знают только люди вроде бабушки и меня… Теодор… Можешь ответить честно?

– Конечно. Если только речь не пойдет о военных тайнах.

– Зачем мне твои военные тайны… Теодор, ты вырос в такой деревне, где это считалось самым будничным делом и ни от кого не скрывалось… Ты сам, случайно, не умеешь… чего-нибудь такого?

– С чего ты взяла? – искренне удивился я.

Потупившись, смущенно опустив глаза, она призналась:

– Иногда я начинала думать, что ты меня приворожил. Дело даже не в том, что я оказалась за крепким мужским плечом, а теперь вот еще – и частичкой могучей силы. Очень уж нам хорошо вдвоем, как будто и нет войны… Я проверила – нет, ничего подобного. Но, может, у вас и у нас в чем-то разные умения, и мое могло не сработать… Ты, правда, меня не привораживал?

Давно уже я не смеялся так искренне и весело. А отсмеявшись, сказал:

– Знаешь, что самое забавное? Я одно время тебя в том же самом подозревал… правда, недолго.

– Но я этого не умею! – с легким возмущением воскликнула Линда. – Совсем. Бабушка говорила: есть и приворотные зелья, и наговоры, только они тебе, девочка, ни к чему. Приворот всегда проходит, рано или поздно, и привязанный к тебе человек начинает тебя ненавидеть. Навязанная любовь счастья не приносит. Вот и не стала мне ничего из этого передавать.

– Умная женщина была твоя бабушка, – сказал я. – Наши говорили то же самое. Ох, чувствую, нашла бы она с ними общий язык, нашлось бы о чем поговорить… Успокойся. Не умею я привораживать, вообще ничего не умею. Неоткуда было взять. Зазывала, правда, к себе одна старушка, много чего сулила передать. Но у нас вся деревня знала, что она – злая, и ее сторонились. Я потом слышал – умирала она тяжело и долго, так всегда бывает со злыми, когда им некому передать…

– Да, бабушка мне рассказывала. И здесь все очень похоже…

– Так что успокойся. Честное слово, не привораживал я тебя. И верю, что ты меня не привораживала. Просто нам очень хорошо друг с другом, вот и все.

– Вот только будущего у нас нет… – тихонько сказала Линда.