Мак и его мытарства

Я так поразился этой фамильярности, что даже спросил себя, не знакомы ли мы, не шлялись ли мы с ним в молодые годы по кабакам.

Кроме этой манеры обращения, меня несказанно удивило и то, что я нахожу совершенно нормальным, когда ко мне обращается мертвец, вселившийся ко мне в голову, а когда со мной вдруг приветливо заговорил этот бродяга, я вдруг встревожился. Да, прямо сказать, не встревожился, а перепугался. Потому что, кроме нас двоих, на улице не было ни души, и в радиусе пятисот метров не нашлось бы никого, кто мог бы засвидетельствовать вероятное развитие событий и предвидеть, чем кончится просьба подать милостыню – ибо, как я понял, это была именно она, просьба – что подтверждалось рукой, протянутой за подаянием, пусть даже рука эта принадлежала человеку, мучимому похмельем и имевшему, не исключено, и иные намерения.

– Не выспался? – спросил я, стараясь не выказывать страха.

– Не выспался, а засыпался.

Мне показалось, что он не лишен чувства юмора. Но я подумал, что лучше всего будет дать ему что-нибудь поскорее. Порывшись в кармане, обнаружил монетку в два евро и немедленно вручил ему. А он так же споро принял ее. Я еще пошарил, выудил еще пять монеток достоинством помельче и протянул их бродяге. Однако эту вторую лепту он решительно отверг, отреагировав как вампир на связку чеснока.

– Нет, пожалуйста, не надо, – почти взмолился он.

Да в самом ли деле он просил у меня милостыню, засомневался я. И предпринял еще одну попытку всучить ему вспомоществование, воспринятую им с еще большим ужасом. Я не понимал, что происходит, но счел за благо удалиться от греха подальше и идти своей дорогой. В пустыне не надо останавливаться, чтобы разговаривать с незнакомыми, припомнилось мне. Однако, прежде чем двинуться дальше, я оглядел его внимательно, как будто взгляд мой был способен дать пищу уму и минутное размышление позволило бы укрепить мою шаткую власть над увиденным. Но тотчас, почти не теряя времени, продолжил путь. Когда бродяга остался позади, слуха моего коснулись повторенные им слова:

– Нет, пожалуйста, не надо.

Спустя два часа на улицах появилось что-то еще, кроме воздуха, там и тут показались прохожие, готовые в случае чего стать свидетелями. Я устал, потому что все это время кружил по улицам, заходя то в один, то в другой бар, бессознательно двигаясь по кругу и не покидая самых монотонных участков квартала Койот, снова и снова оказываясь на том или ином отрезке улицы Лондрес. И это движение напомнило мне другое, о котором часто говорил мне приятель, уверявший, будто любая дорога, даже на Энтепфуль, приведет тебя на край света, однако дорога из Энтепфуля, если пройдешь ее до конца, в Энтепфуль тебя и вернет.

И я от этого чувствовал, что мне не вырваться из замкнутого круга, оказавшись в центре квартала Койот и одновременно на краю света, хоть и знал, что сколько бы ни странствовал до самых границ Земли, все равно буду возвращаться на улицу Лондрес. И честно признаюсь: я прекрасно чувствовал себя, фиксируя на бумаге все достижения или незамысловатые подробности, от того, быть может, что был погружен в такой род банальной деятельности, которую описывают обычно мои любимые дневники. И потому, покуда я шел, и довольно долго, я был занят поисками незначащих событий. И у меня даже создалось впечатление, будто этими поисками я бунтую против клерков Бюро корректировки, которые, конечно, могут быть персонажами воображаемыми, но не исключено, что и, совсем наоборот, вполне реальными, так что в этом случае я совершил бы ошибку, попытавшись изгладить их из памяти. А что, если эти клерки не столь блистательны, рьяны и решительны, как мне представляется, но зато, несомненно, существуют и работают без передышки и движутся в атмосфере серости? Разумеется, это не помешает им изменить одной строчкой нашу жизнь.

Я только что в бессчетный раз прошел по улице Лондрес, теперь уже, пожалуй, выпив лишнего, и как раз спрашиваю себя, почему не назвали Итакой этот путь, на который я неизменно возвращаюсь, как вдруг заметил впереди впечатляющий бритый затылок санчесова племянника. Нет, это невозможно! Вот он – снова передо мной, ненавистный ненавистник. Стоило же мне столько времени нарезать круги по кварталу! Ужасный племянник шел впереди, столь же вальяжно, сколь и – он, видно, тоже принял свою порцию – шатко. Я решил проследить, где он живет или куда направляется или что делает и где работает – это если предположить, что он где-то работает. Я еще раздумывал, окликнуть ли его или не стоит, как он вдруг резко остановился и буквально замер, застыл перед витриной какой-то лавчонки. А я, тщась явить проворство и спрятаться в подворотне, исполнил нечто вроде диковинного пируэта, то есть повернулся вокруг своей оси, а затем сделал два шага столь резких, что чудом не достиг результата обратного искомому и не оказался целиком в поле его зрения.