Мак и его мытарства

Когда же он наконец оторвал восторженный взгляд от витрины и двинулся дальше, я почти тотчас же поспешил узнать, что же привлекло его внимание. Оказалось, спортивные туфли. Я был обескуражен. Кроссовки! Разочарование приковало меня к месту, так что когда я вышел из столбняка, то подумал, что племянник уже, наверное, скрылся из виду. Однако, оглядев горизонт, я обнаружил, что племянник стоит буквально передо мной, глядит на меня, обеспокоенный какой-то неотвязной думой, а когда наконец заговорил, то сообщил, что пытается понять, где он видел меня раньше.

Я не нашел ничего лучше, чем сообщить, что я тот самый журналист из газеты «Вангуардия», который хотел взять интервью у его дядюшки. Племянник всем телом подался вперед, навис надо мной и показался мне еще огромней, чем на самом деле. И надо признать, что в последний миг меня спас колокол, воображаемый, разумеется. Когда казалось, что хуже уже не бывает, меня осенило, и я – да, в последний момент – пригласил племянника выпить в «Тендер Бар», расположенный в двух шагах. Приглашение было принято немедленно и с необычайным воодушевлением. Судя по всему – а немного погодя, мое суждение подтвердилось – в кармане у него было пусто, а выпить, и выпить много, требовалось остро и неотложно.

Я, кстати, тоже был стеснен в средствах, потому что, простившись с мелочью, мог рассчитывать лишь на худосочную купюру в двадцать евро. Но все же это было кое-что по сравнению с племянником, который, как я ясно видел, был одним из тех, кто плывет по течению и ни к чему не прилагает усилий, хотя племянник, вероятно, пребывал в постоянном трагедийном простое и, вероятно, не заслуживал, чтобы я воспринимал его именно так, как воспринимал – в качестве заурядного бездельника. Помимо этого, сокращая несокращаемые дистанции, скажу, что у нас с ним есть кое-что общее: я ведь тоже не работаю, но все же мое безделье несколько иное: его можно счесть активным, потому что я, благодаря этому дневнику, прохожу начальный курс писательского ремесла.

– Господи боже, чем дальше в лес, тем больше дров, – сказал он.

– Ты о чем?

– О том, что за сведения о моем дядюшке мне платят все больше и больше.

Я все понял. Он прежде всего был жулик, и жулик предусмотрительный. Меня не слишком это беспокоило, скорей напротив – кое-какие двери открывались передо мной благодаря его говорливости. Но о чем же говорить? Да уж не о дядюшке: он слишком враждебно относился к Санчесу и был чудовищно предубежден и пристрастен, однако первый рассказ в «Вальтере и его мытарствах» назывался «У меня есть враг» и, если не ошибаюсь, изложенная там история, где фигурировал некий Педро, бескорыстный ненавистник чревовещателя, сгинувший впоследствии где-то в южных морях, кое в чем походила на ту, которую племянник, сам того, разумеется, не зная, выкладывал по всему кварталу перед каждым, кто хотел слушать. Можно было бы, разумеется, спросить его, знал ли он о своем сходстве с бескорыстным врагом, которым обзавелся чревовещатель из первого рассказа этой столь далекой книги? И читал ли он ее?

Все эти мысли проносились в моей голове, когда, подняв голову, я встретился глазами с племянником, смотревшим на меня пристальней, чем раньше. Я только хотел осведомиться о причине такого внимания, но он перехватил инициативу и спросил, нельзя ли узнать, на что это я смотрю. Тогда, решив обратить племянника в собственного врага, я ответил, что изучаю, обстоятельно и вблизи, его необъяснимую ненависть.

Он улыбнулся, хоть и заметно обиделся, и лицо его стало совсем неприятным:

– Почему необъяснимую? И почему ненависть?

Я заказал выпить, а они все не несут, пояснил он, и он сейчас потребует искомое у бармена. Тогда я спросил, как его зовут. Юлиан, ответил он. Просто Юлиан? Юлиан, повторил он. Не имя, а название месяца, благо дело в нем и происходило, но, смирившись, я принял ответ как должное.

Словно обратившись в частного сыщика, я незаметно протянул ему двадцатку. Готовлю интервью с вашим дядюшкой, сказал я, и хочу у вас узнать, читали ли вы рассказ Санчеса «У меня есть враг». Племянник попросил повторить, но помедленнее, и я повторил. Я не успел узнать, читал ли он этот рассказ, но зато понял, что истинный враг Санчеса – не кто иной, как сам Санчес.