Макароны по-флотски

– Мама Све-ета... – выдаёт пацан главную военную тайну.

– Ух ты, какое красивое имя у твоей мамы! А я на корабле плаваю. На ба-альшо-ом таком! А хочешь со мной поплавать? А? На настоящем корабле!

– Хацю-ю... – ну и так далее.

Этот оживлённый диалог фонтанирует ещё минут десять. Зрителей – полный салон: заняться-то нечем. И тут каплей вдруг замечает, что – ага! – сработало! Есть попадание! Молодая мама явно начинает проникаться интересом… ещё пара галсов, и можно будет попробовать атаковать главным калибром... Всё идёт, как по маслу, должно получиться, должно!..

– …А ты такой красивый. И мама у тебя такая красивая.

– Ага-а…

– А ты на кого похож, на маму или на папу?

– На ма-аму...

– Точно, похож на маму! – каплей щурит глаза и весело шевелит усами. – А вот я... вот я на кого похож? – естественно, ожидая сравнения с Чапаевым.

Салон замер в ожидании. Затаил дыхание.

– На мамину пи-исю...

Заслуженные овации.

Устами младенца глаголет истина.

ВВОДНАЯ БЕСЕДА

После обеда я не поехал на базу. После обеда я поехал в штаб. Пришли изменения, касающиеся перевода нашей славной стратегической богадельни в высшие степени боевой готовности, так что нужно было сделать секретные выписки для последующей корректировки соответствующих планов на базе.

Ну, сделал. Жду, когда дадут машину на базу, под мышкой опечатанная «секретная» папка. У нас в конце коридора штаба тогда ещё можно было курить возле торцевого окошка.

Тут открывается дверь парткома, и оттуда выходит Андрюха Аккуратов, в те времена ещё кап-три. Выходит и выглядит весьма довольным. То есть ржёт месопотамским конём, и ноги у него от смеха подкашиваются. Увидал меня, слезу вытер и спрашивает:

– Ты чё тут?

– Машину на базу жду. А ты?

– А я телеграмму ЗАС подводникам дал и балдею пока.

– Где балдеешь, в парткоме?

Да-да, был у нас партком. И освобождённый секретарь парткома был, цельный капитан второго ранга. Нижняя губа – как у дуче, который Муссолини, а в остальном он был конченый слизняк. Ну, это тот самый, который сперва весь был за ГКЧП (раз уж сам министр обороны по телевизору приказал), а потом по команде из политотдела сторонников путча выявлял и слюнями брызгал. Ещё была отдельная история с иллюстрацией в виде стопки партбилетов на столе. Этого секретаря сократили вместе с КПСС, а помещение с табличкой «ПАРТКОМ» осталось.

– Ну а где ж ещё? Там «псих» с молодыми матросами вводные беседы проводит. Жванецкий и рядом не стоял. Песня!

«Псих» – это очередное нововведение маразматиков, сидящих в главных штабах. Офицер по психологической работе. Открыли и у нас такую должность. А где образованного психолога в погонах взять? Их же нигде не делают… В общем, назначили одного щёлкнутого хитрожопого старлея, который с ядрёным оружьем на базе работать не хотел, а хотел служить поближе к финчасти и продскладу. Такие в те времена уже частенько начинали попадаться.

– Давай, выкидывай бычок, пошли слушать. Кайф гарантирую.

В кабинете за столом сидит наш очкастый и не по годам плешивый «псих» (кличка – Сракин), на столе документы всякие разложены. Перед ним сидит парень – типичный сибиряк. Всю жизнь на поездах, с детства. Отец – машинист, мать – диспетчер на станции. При словах «паровоз» и «тепловоз» парень млеет и блаженно улыбается. Обожает всё, связанное с ж/д транспортом. Восхищённо рассказывает о своей допризывной жизни и всё время сбивается на темы всяких железнодорожных штук – рельсы, шпалы, семафоры, перроны... «Псих» спрашивает у него, пил ли он в детстве спиртные напитки и пробовал ли коноплю, а парень ему в ответ про устройство автосцепки и как правильно стрелки на путях переводить. Задав все положенные вопросы, «псих» отправляет экс-железнодорожника (а теперь уже стрелка роты охраны) с приказанием вызвать следующего и вытирает вспотевший лоб. Андрюха смеётся:

– Во-во, Серёжик, не хотел термоатомную бонбу ыксплутировать – теперь майся с горячо любимым личным составом!

Мы сидим сбоку у двери, там несколько стульев около сейфа. Вообще в партком чаще всего заходили посплетничать, побалагурить, поржать и потравить анекдоты. Штаб же, чем ещё там заниматься.

Следующий матросик выглядит потомственным ленинградским интеллигентом. Сразупослевоенным. Очки, внимательный взгляд светло-серых глаз, пушок под носом, розовые ушки, тонкие руки с длинными чуткими пальцами, прямо ну как скрипач. Однако он не из города трёх революций и одного «Беломора», а деревенский, Вологодская область. И ни фига не скрипач, не пианист, а... «Псих» читает его личное дело и вдруг поднимает на матросика изумлённый взгляд:

– Кем-кем?!

Матросик:

– А?

– Я спрашиваю – кем работал на гражданке?

– Осеменителем...

Мы аж к стульям прилипли. Осеменителем! Уа-а-а! Это как?

– В колхозе… коров же надо осеменять, товарищ старший лейтенант.

«Псих» ошалело ставит у себя в бумажках какую-то галочку, но нам с Андрюхой этого мало. Мы давим своими большими звёздами:

– Стоп, стоп, стоп! Товарищ матрос, вот с этого места поподробней, пожалуйста.