«Македонские легенды» Византии

Попутно Аргир пожелал продлить собой ряд победоносных полководцев и какое-то время тщательно изучал военную теорию. По натуре кроткий и тихий, он решил ввергнуть в пропасть поражения всех враов своего отечества и грозился им. Увы, как человек средних талантов, Аргир никак не мог стать выше признанных военачальников и богословов. Когда же чуть позднее выяснилось, что военные таланты царя не являются чем-то из ряда вон выходящим, а богословие не нуждается в его исследованиях, Аргир открыл для себя новую сферу применения собственной фантазии.

Как всегда цельно и энергично, но несколько бессистемно, император ринулся в пучину финансового и государственного управления, полагая, что его истинное призвание – гражданская деятельность. Казалось, что здесь его должен ждать успех: все же чиновник, много лет бывший главой столицы Империи и обретший богатый опыт управленца, имел все шансы продемонстрировать свои таланты на сей счет. К сожалению, как скоро выяснилось, масштабы приложения сил (столица – не все государство!) нового василевса и его немолодой возраст значили в данном случае больше, чем желание и ранее приобретенные познания[769].

Выбирая поле будущих сражений, Роман III пришел к выводу, что победа над «варварами»-германцами, но все же христианами, не принесет ему славы. А потому остановил свой выбор на Востоке, где многие бывшие земли Римской империи все еще находились под властью мусульман. Помимо эмоций, этот выбор имел солидную основу, поскольку, как мы видели по предыдущему изложению, Халифат раздирали склоки и междоусобица. Император довольно быстро собрал большое войско, присоединил к нему союзников и наемников и рьяно принялся обучать его, изобретая новые боевые порядки. А попутно отдал приказ своим военачальникам начать военные действия[770].

В октябре 1029 г. евнух Спондила, поставленный стратигом Антиохии еще при императоре Константине VIII, попытался, на свою беду, продемонстрировать силу римского оружия соседям-арабам, но потерпел поражение. Вслед за этим эмир Алеппо и Триполи, развивая стратегическую инициативу, захватил крепость Меник, расположенную в непосредственной близости от Антиохии. Царь заменил Спондила своим зятем Константином Карантином, а затем неожиданно решил возглавить поход на сарацин.

В это время в Багдаде правил халиф аль-Каим-Биамриллах (1031—1075), матерью которого была армянка-невольница. Грамотный и благочестивый, он, как и его предшественники, являлся заложником Буидов[771]. Халифа попросту терпели, и повелитель правоверных жил довольно скромно, порой не имея самого необходимого для жизни. Число шиитов тем временем в Багдаде резко выросло; дошло даже до того, что один из них едва не занял пост главы суннитских кадиев. Затем шииты получили собственного духовного главу – «накиба» («настоятеля»). И теперь две враждебные партии открыто противостояли друг другу.

Однако и сами Буиды постепенно утрачивали прежнее влияние, чему были свои причины. К описываемому нами времени территория Персии была разделена на три государства. Трансоксанией, Хорезмом, Балхом, Мервом, Хератом и Хорасаном владели Саманиды; в Кирмане, Фарсе, Хузистане и Ираке главенствовали Буиды. Еще был создан Вашгемир (или Табаристан). И хотя Буиды контролировали почти половину персидских земель, Саманиды все более выходили из повиновения этому воинственному семейству. Поскольку они не могли претендовать, как шииты, на престол, мысль представителей этого дома направилась в естественном для себя направлении: мало озадачиваясь проблемами Халифата, они пожелали решить собственные проблемы. Казалось, они имеют определенные шансы на успех, поскольку все военачальники Багдадского халифата были из Буидов, скрепленных единственно уважением к основателям своего могущества – трем братьям, удерживавшим родственников в твердых руках. Но за их смертью моментально наступила междоусобица, и теперь каждый из Буидов думал лишь о себе[772].

Это обстоятельство лишь способствовало укреплению и без того сильной и независимой позиции турок, и до этого фактически контролировавших Багдад. А когда в это смутное время объявился некий Абуль Харис Арслан аль-Бесарири, заявивший о необходимости разрушить Халифат и свергнуть халифа, несчастный аль-Каим-Биамриллах обратился не к Буидам, которым было не до него, а к султану турок-огузов Тогрул Беку (1038—1063), основателю будущей великой династии Сельджуков. Тот легко справился с поставленной задачей, но… себе на пользу. Об этом рассказ у нас будет впереди[773].