«Македонские легенды» Византии

Однако Григорий Гильдебранд посоветовал тому отказаться от триары, полученной из рук светской власти, и подождать канонического избрания народом Рима и клиром; Бруно согласился. Друзья вдвоем добрались до Вечного города, население которого с радостью приняло эльзасца и признало его новым Римским понтификом Львом IX (1049—1054). Как рассказывали современники, по дороге в Рим он слышал голоса Ангелов, поющих в вышине: «Говорит Господь: Я думаю о мире, а не о разрушении, обратитесь ко Мне с молитвой, и Я услышу вас ото всех мест»[878].

Конечно, Генрих III обиделся таким пренебрежением со стороны родственника, которому он сделал блестящую духовную карьеру, но отнес этот поступок к личной скромности апостолика и простил его. Император прекрасно понимал, сколь нелегкая доля ожидала нового Римского епископа.

Первой целью Льва IX и его преемников стала реформа клира, для чего он горячо выступил против двух самых больших зол – симонии (продажи должностей) и николаитства – сожительства священников с женщинами. В силу сложившейся издревле практики понимания Церкви в германском обществе как «частной Церкви», симония являлась неотъемлемой частью процедуры инвеституры. И папа-реформатор совершенно справедливо полагал, что освободить Западную церковь от столь сомнительных с точки зрения добродетелей свойств, как отождествление ее с земельным наделом, возможно лишь путем прекращения симонии.

К тому времени симония достигла совершенно неприличных размеров, и высшие церковные должности открыто выставлялись на продажу, как товар на аукционе. Запрет на браки (целибат) практически не действовал, и хотя священники не могли официально жениться на своих сожительницах, это обстоятельство вовсе не препятствовало им продолжать внебрачные связи и плодить детей. Церковная десятина почти не уплачивалась, и общины нищенствовали. Иными словами, положение папства было таково, что ввиду полного истощения церковной казны Лев IX даже собирался продать свое облачение, чтобы содержать хотя бы скромный аппарат церковных чиновников. Только неожиданное приношение из Беневента удержало его от этого поступка и вообще от постыдного бегства в Германию[879].

С первого же дня Гильдебранд стал первым помощником папы, субдиаконом, и главой нового реформаторского движения, названного впоследствии «Клюнийская реформа»[880]. В свою очередь его первым товарищем, умершим за год до понтификата Гильдебранда, стал Петр Дамиани, для которого брак священников был ненавистен. Вскоре он написал и представил на суд папы книгу против брака с характерным названием «Книга о Гомморе».

Очень любопытен тот факт, что как спасение самого института папства, так и «Клюнийская реформа» обязаны соответственно Западным императорам и той группе клириков, которые не имели к Риму и Италии никакого отношения. В частности, почти все помощники папы Льва IX пришли из Германии или Бургундии. В отличие от римской аристократии эти реформаторы стремились сделать папство независимым от Кресценциев или Тускулани и придать папству интернациональные, поистине вселенские, кафолические черты. И новый папа постарался сделать так, чтобы лишь незначительная часть кардиналов имела римские корни[881].

Идеал политического устройства, по мнению реформаторов, заключался в теократии, полном подчинении интересам Церкви всех остальных земных институтов. Гильдебранд, как главный идеолог, был убежден, что каким бы недостойным лично ни казался папа, он тем не менее, является преемником апостола Петра и наместником Христа на земле. Как «Вселенскому» папе, ему вверены заботы обо всей Ойкумене, он обладает высшей и окончательной юрисдикцией в Церкви, выше всех королей и может без всякого стеснения носить императорские регалии. Ему, конечно же, по «священному праву» предоставлена возможность смещать и назначать всех королей и императоров.

По большому счету корректировка старой римской доктрины о главенстве папы в церковной иерархии в сторону социальных проблем не должна удивлять. К тому времени Западная церковь настолько ассимилировалась с феодальным обществом, что волей-неволей для собственного выживания должна была говорить языком своих современников, отставив на время в сторону высокое богословие. Если весь быт западного общества, его структура и иерархия основывался на идее власти, то, следовательно, свободным может быть лишь то лицо, какое этой властью обладает. Иными словами, либо Западная церковь должна была окончательно превратиться в один из социальных элементов западного общества, полностью растворившись в нем, либо стать во главе светских институтов, возглавить их и подчинить.