Македонский Лев

- Взять его! - вскричал Плий. Четверо воинов бросились к пришельцу, но меч Шлема рассек глотку первому из них и отразил сильнейший удар второго. Шлем крутнулся на носке, впечатав локоть в лицо Плия, разбив тому нос и отбросив под ноги четвертому нападавшему. Окровавленный меч взметнулся и упал - и второй Македон погиб. Шлем скользнул к Плию, который попытался защититься от смертоносного взмаха; но боль в сломанном носу частично ослепила его, и меч Шлема нашел недолгое убежище в его глотке. Последний Македон бросился на Шлема, но пришелец ушел в сторону, вонзив свой клинок сзади в шею воина, как только тот по инерции пробежал мимо. Солдат пал лицом в песок, тщетно пытаясь подняться. Шлем ударил его вновь, и клинок почти обезглавил солдата.

- Мальчик - мой, - снова сказал Шлем, обернувшись к коринфянам.

В этот момент очнулся Экталис и посмотрел в лицо Дераи. - Это смерть? - спросил он.

- Нет. Ты исцелен.

- Благодарю тебя, богиня.

Улыбнувшись, она помогла ему подняться. Коринфяне шагнули вперед, собравшись вокруг капитана, озадаченные и пораженные его исцелением.

Дерая посмотрела на пришельца. - Ты намерен причинить ребенку вред? - спросила она.

- Нет, госпожа, - послышался металлический голос, - но он нужен мне.

- Для какой цели?

- Чтоб избавить меня от этого проклятого шлема.

- С чего ты решил, что он сможет это сделать?

- Мне сказали найти его.

- Кто сказал?

- Не знаю, - смущенно ответил он. - Я знаю так мало.

Дерая проникла в разум незнакомца и увидела, что он не лжет.

Не было никаких воспоминаний до того, как он взошел на надгробие в могильнике, и никаких намеков на его сущность.

Жрица отпрянула и подозвала Александра. - Ты сможешь ему помочь? - спросила она.

Мгновенье мальчик молчал. - Сейчас не время, - прошептал он. 

- Мне... очень... жаль, - прошептал он. 

* * *

Экталис накинул свой белый плащ на плечи обнаженной богини, пока два других коринфянина снимали с мертвого Македона доспехи, затем стянули с него тунику и подали ее Дерае. Мужчины молчали, в смятении. Они видели, как богиня вышла к ним из моря и как их убитый капитан был возвращен к жизни. И они были рядом, когда заколдованный воин убил Македонов. Для них ничто теперь не будет прежним, и они ждали, когда Экталис обратиться к ним.

Он отвел их в сторону от воина, богини и ребенка, к куче камней шагах в пятидесяти к западу.

- Вы все узрели чудо, - сказал он. - Я почувствовал, как меч пронзил мне живот. Но теперь рана исчезла. Вы видели, как дочь Посейдона оседлала дельфина. Но что теперь нам делать со всем этим, братья мои?

Ни один не ответил. Никто не знал. Экталис кивнул, понимая их опасения. Командир Македонов, Канус, уже всё сказал. Об их предательстве уже было известно, и жизни их были обречены.

- Спартанцы еще сопротивляются Тирану, - сказал Экталис. - Какой еще у нас есть выбор, как не податься к ним? Можно, правда, найти корабль и отплыть в Айгиптос, и там записаться в наемники?

- А как насчет наших семей? - спросил молодой солдат.

- А что насчет них? - отозвался Экталис с грустью. - У нас нет надежды увидеть их до тех пор, пока Тиран не будет свергнут.

- Но спартанцам не победить, - сказал худой бородатый воин, стоявший ближе всех к Экталису.

- Еще вчера я бы согласился с тобой, Самис. Но сегодня? Сегодня я узрел силу богов - и они не с Филиппосом. Сегодня меня убили - но я жив. Я новый человек, Самис. Я больше никогда не преклоню колено перед злом.

- А что остальные? - спросил Самис. - Они не видели чудес. Когда они придут, как убедим мы их последовать за нами? Что если они обратятся против нас или выдадут нас Тирану?

Экталис кивнул. - Ты прав. Мы должны спрятать тела и созвать остальных обратно в лагерь. Никто больше не должен знать.

Самис вдруг улыбнулся. - Это безумие, - произнес он, - но я останусь с тобой. Ненавижу проклятых Македонов - всегда их ненавидел. Если мне и суждено пасть в бою, то пусть уж это будет бой с этими мерзавцами.

- Мы все заодно? - спросил Экталис.

- Айя, - хором отозвались другие семеро коринфян.

- Тогда прячем тела и возвращаемся на гору.

* * *

Парменион выбрался из бушующих волн и повалился на пляж. Волна бросилась на него, утягивая обратно, но он вонзил пальцы в песок, борясь с прибоем. Заставив себя подняться, он пошел к укромной пещере, зиявшей в обращенном к морю утесе. Дождь бичевал его изможденное тело, и ветер выл над ним. Пещера была неглубокой, но ветер сюда не доставал и внутри было сухо.

Тяжело опустившись на грунт, он посмотрел на бушующее море, но Аттала нигде не было видно.

Дождь начал стихать, тучи расходились. Тонкий сноп солнечного света пробился на востоке, и радуга раскинулась как огромный мост над заливом. Казалось, серые тучи отступили перед светом, и небо засияло лазурью. Уже через несколько биений сердца от бури осталось одно воспоминание, море стало чистым и спокойным, пляж и горы купались в солнечном свете. Парменион встал и пошел к побережью, пристально изучая глазами колышущуюся воду. Несколько тел лежало на песке, и одно покачивалось лицом вниз в тихой заводи. Все они были моряками с триремы Македонов.