Махатма. Вольные фантазии из жизни самого неизвестного человека

Свой конец Вальди воспринимал как скучную неизбежность, отделённую, впрочем, от него добрым пластом существования, в котором, несомненно, присутствовал и Джейсон Смит. Как-то само собою получалось, что и там, за пластом, приятные встречи с Джейсоном, к которым он привык за десятилетия, продолжатся в той или иной форме, покамест неведомой, – но они будут напрочь лишены деловой окраски, поскольку на том берегу нет никакой британской секретной службы, в принадлежности к которой Джейсона Смита, научного консультанта, Хавкин, строго говоря, уже давно не сомневался ничуть.

Встречаются среди нас люди, которых хлебом не корми, а дай им сходить на погост. Часами бродят они, как по музейным галереям, по строгим аллеям кладбищ, с пристрастием разглядывая чужие надгробные плиты, вчитываясь в совершенно им незнакомые, ни о чём их душе и сердцу не говорящие имена, и высеченные на камне слова наивных эпитафий, иногда в стихах. У мест вечного хранения знаменитостей любознательные посетители обязательно останавливаются, как около Джоконды в Лувре, и любуются богатыми беломраморными памятниками, изображающими покойников в лучшем виде… Страсть к кладбищенским блужданиям до конца не прояснена исследователями – как, в сущности, ничто не прояснено в нашей жизни до конца. Возможно, римское «memento mori» не на пустом месте выросло, и зрители могил, втайне от самих себя, просто-напросто примериваются к неизбежному.

Вальди Хавкин, если б и захотел, не припомнил бы, когда в последний раз был на погосте; эта часть жизни его скорее отвращала, чем привлекала. Решение идти на кладбище явилось сразу вслед за сообщением о смерти Джейсона Смита. Запланированная встреча должна была состояться, хотя и в другом формате.

Вальди знал, что, отправляясь на кладбище, посетители несут с собой цветы; так принято. Прийти без цветов – всё равно что явиться на вечеринку к приятелям без бутылки вина… Идя на прощание с Джейсоном, Вальди, стало быть, должен принести букет на могилу. Это правило, этот букет смущал Вальди: срезанные цветы – зарезанные, отделённые от животворного корня трупы. Что за связь между трупами цветов и обитателем могилы – глухой гул язычества, подмена жертвоприношений? Роза вместо овцы, пион вместо раба? Не зря, не просто так еврейское кладбище – царство голого камня; цветами там даже и не пахнет… Джейсон, правда, не еврей, тут не о чем говорить, – но зато Хавкин еврей. И он отправился на Хайгейтское кладбище без букета, в глухом чёрном костюме.

По дороге в Хайгейт он раздумывал и размышлял над тем, что выборочность смерти совершенно необъяснима; иные наблюдатели ищут в её непредсказуемости и внезапности отсутствие справедливости. Справедливость? А кто встречал её лицом к лицу? Она живёт в тепле наших душ и нос оттуда не кажет. Трудно было предположить, да и неуместно, что Джейсон вдруг уйдёт и не вернётся. И отведут ему место на Хайгейтском кладбище… Вальди не собирался вести разговоры с могильным камнем, а ведь ещё вчера как ему хотелось рассказать Джейсону об игрушечном Цфате, о молодом старике со светлым лицом и необъяснимо изменившимся направлении жизни. Про ангелов – нет, тут он, пожалуй, промолчал бы: ангелы – личное, почти интимное, и неизвестно, как Джейсон Смит, далёкий от чудес, принял бы эту новость. А вот решением о жертвовании, на годы вперёд, денег из своего состояния богословским школам в Литве – этим планом Вальди собирался непременно поделиться со своим доверенным приятелем и попросить у него рекомендацию в надёжную адвокатскую контору, где должным образом оформят все необходимые документы: учреждение благотворительного Фонда, завещание, распоряжения банку, и ещё, наверняка, найдётся что-нибудь важное. Вальди не сомневался в том, что прагматик Джейсон, хотя и удивится сдержанно, но с уважением примет странное, на первый взгляд, решение своего подопечного товарища: хочет жертвовать литовским иешивам – пускай жертвует; его деньги, его и право.

Теперь Джейсон Смит вряд ли чему удивится, а Вальди Хавкину не остаётся ничего, кроме как в молчании постоять у могильной плиты, в этом театре теней. Постоять, со смиренным недоумением обращаясь к Главному Режиссёру – а значит, обращаясь к самому себе, потому что в каждом из нас, понимал Вальди, божий отблеск, и каждый из нас – Его замысел.

С высоты птичьего полёта все города похожи друг на друга и напоминают кладбища: центральные проспекты, улицы и переулки, а по окраинам покосившиеся домишки, либо покривившиеся старинные надгробия, посаженные в землю кое-как, тяп-ляп, без всякой системы. Живые соседствуют с мёртвыми, не задумываясь над тем, почему планировка их поселений почти тождественна. А действительно – почему? Тут мнения могут разойтись…