Махатма. Вольные фантазии из жизни самого неизвестного человека

Вальди нашёл в уголке свободное место, и сосед по столу – молодой человек с витыми пейсами, заложенными за уши, – услужливо придвинул к нему открытую книгу Ветхого Завета. Значит, вот он, этот молодой человек, и три десятка других слушателей стали бы соучениками Вальди, если б он принял приглашение раввина Авраама бен-Элиэзера из Пинска и поступил учиться к нему в иешиву с тем, чтобы стать настоящим евреем. Хавкин не отнёсся к этому удивительному приглашению всерьёз, потому что и без учёбы осознавал себя отнюдь не фальшивым, а самым что ни на есть настоящим евреем Маркус-Вольфом Ароновичем Хавкиным из Одессы. Пусть европейским, пусть далёким от бытовых религиозных предписаний – но настоящим! Профессиональные евреи, на каждом шагу декларирующие свою принадлежность к еврейству, были ему отвратительны. Рав Авраам, правда, не нуждался ни в каких декларациях, его национальная жажда была сполна утолена проживанием в Иерусалиме, но, не в обиду ему будь сказано, светлолицый рабби Альрои, в отличие от рава бен-Элиэзера, квартировал не по-соседству с Божьей горой, в Святом граде – он обитал в слепительной близости к Высшей силе. Так, во всяком случае, оценивал непростую ситуацию Хавкин, пользуясь своим несомненным правом свободного выбора.

Вальди не намеревался засиживаться в Иерусалиме – он увидел то, что хотел увидеть, и запечатал ту брешь, которая зияла в его отдалённых представлениях о Святой земле. Он нетерпеливо поторапливался, спешил спуститься в Яффу и ступить на палубу парохода, – но только после того, как непременно и обдуманно встретится с теми, кого Альрои назвал неукоснительными хранителями традиций, – «литваками».

Встречу устроил бен-Элиэзер. Приезжий литвак по имени рэб Залман, влиятельный мудрец из Ковно, явился в иешиву «Свет Акивы» в обеденный час, когда там было пусто. Он был одет в серый полосатый кафтан, подпоясанный чёрным кушаком. На голове его сидела высокая круглая шапка, отороченная чёрным мехом. Белые руки с тонкими чуткими пальцами, идеально подходящими для перелистывания книжных страниц, неопровержимо свидетельствовали о том, что рэб Залман не водонос и не дровосек. Крупное подвижное лицо литвака, опушённое рыжеватой бородкой, выдавало в нём человека умственных занятий; он выглядел старше своих лет.

– Мы оба тут гости, – сказал литвак, поздоровавшись и с интересом ощупывая Хавкина взглядом глубоко посаженных проницательных глаз. – Вы из Европы, я из Ковно. Вы захотели встретиться со мной, а не я с вами. Зачем?

– Разве Ковно это не Европа? – не желая с порога переходить к делу, вопросом на вопрос ответил Хавкин.

– Ковно это Ковно, – сказал рэб Залман. – А Вильно – это литовский Иерусалим… Итак, рэб Хавкин?

– Итак, рэб Залман, – уступил нажиму Хавкин, – я хочу задать вам вопрос… Можно?

– Для этого вы меня позвали, а я пришёл, – сказал литвак. – Задавайте!

– Чем вы, литваки, – спросил Хавкин, – лучше, чем хасиды, или религиозные сионисты, или умеренные ортодоксы, как Авраам бенЭлиэзер, или даже такие неуправляемые евреи, как я? Ну, чем?

– Мы охранители традиций, – ответил литвак, – а на них держится еврейство. Всё еврейство, рэб Хавкин, включая и вас! В этом наше предназначение, и больше ни в чём.

– Ответ принят, – сказал Хавкин, и литвак поглядел на него с новым интересом. – А теперь: ваши литовские иешивы нуждаются в средствах к существованию – для того, чтобы вы и дальше усердно охраняли наши традиции, и евреи – все евреи! – испытывали к вам чувство благодарности.

– Да, нуждаются, – помедлив, сказал литвак. Он, как видно, искал подвох в словах Хавкина. – Мы существуем на пожертвования.

– А если пожертвования придут от такого сомнительного еврея, как я, – сказал Хавкин, – вы их примете?

– Почему сомнительного? – несколько смешался литвак.

– Дело в том, что я не придерживаюсь традиций, – охотно объяснил Хавкин. – И поэтому, я уверен, для многих из вас, ультраортодоксов, я хуже козла и барана. Да что там барана! Хуже гоя, потому что с гоя взятки гладки, а я, всё же, чистокровный еврей… Так примете или откажетесь?

– Примем, – сказал литвак и улыбнулся во всю ширину лица. – Потому что нельзя на еврее, каким бы он ни был, ставить крест! Это грех страшный!

ХІV. ПО ПУТИ К ЛЕТЕ

Чем ближе к Лете, тем голей берега. Об этом беспечально думал и рассуждал Хавкин, провожая взглядом коричневые валуны яффского порта с кормы парохода «Роза ветров».

Действительно, за послевоенные годы круг знакомых Вальди сузился и поредел: те умерли, а другие исчезли куда-то, и искать их не было ни желания, ни тяги. Он не испытывал стеснения от подступающего с годами одиночества. Пёструю пустоту многолюдства, свойственную молодости, он вспоминал с неприязнью.