Годы не изменили Махмуда. Новая общественно-политическая ситуация в стране не заставила его отступить от тех жизненных принципов, которым он следовал всегда. Он часто говорил: «Не русский я, но россиянин», хотя это не всем чеченцам нравилось. Но ведь Махмуд выступал от имени всего многонационального народа огромной страны, тем самым многократно увеличивая добрую славу чеченцев. Он всегда гордился своим званием народного артиста СССР.
«Советский артист везде принимался блистательно. Над нами был ореол великой страны, — говорил Махмуд. — Каждый из нас, как мог, изо всех сил старался во всей красе показать миру нашу неповторимую культуру. И, конечно, я был счастлив, что нас, советских артистов, признавали во всем мире, уважали… Если раньше мы знали, что непобедимы во всем, то теперь мы уязвимы безумно. Вот дети ловят сачками бабочек, мы что те бабочки, нас может поймать любой… Мы становимся рабами… Я бы очень хотел умереть раньше, чем это случится…
Я люблю Украину и Белоруссию… Не разделяю ни один народ. Для моей души они неделимы. Ни Киргизия, ни Казахстан, ни Армения… Я — народный артист СССР! И никогда не стану другим.
Что сейчас творится!.. Боже мой! Какие они отдельные государства?! Если бы не было СССР, тогда еще может быть… Но нет, все захотели стать президентами. А народ — голодный!
Я сейчас живу с трагическим настроением и очень сожалею, что мне 73 года и я уже не увижу радости моего народа… Сегодня я засыпаю с грустью и просыпаюсь с грустью… Нет, это не ностальгия по прошлому — это боль за сегодняшний день, за наше унизительное состояние».
«Я сейчас на Кремль смотреть не могу», — заявил Махмуд в газете «Советская Россия». Он считал, что кремлевские политики больше всех виновны в разрушении великой страны. На склоне лет увенчанный всемирной славой чародей танца скажет: «Я — чеченец. Моя семья была в ссылке… Если бы я начинал новую жизнь, я бы прожил ее так же. Со ссылкой и со всем… Имея школьную справку об окончании шести классов, я сейчас академик двух академий. Почему? Потому что я танцевал душу народа. Всего себя отдавал людям. Всё, что я имею, пришло ко мне через мой труд».
«Вспоминаю наш разговор с Махмудом перед поездкой в Грозный, — завершает свой рассказ Муса Гешаев. — На мое предложение поехать со мной он ответил: «Я никогда больше туда не поеду — не смогу видеть всё, что там натворили. Не выдержу… Нет, не смогу, я сразу же упаду и умру… Только вот еще бы раз хотел бы увидеть мои тополя в Старых Атагах. Но, видно, этому не суждено сбыться».
В это нелегкое время Махмуд впервые серьезно задумывается об организации своей танцевальной школы. Он понимает, что настало время передавать свое искусство молодым. К этой мысли его подталкивают разговоры с коллегами и поклонниками, а также письма — в последние годы их стало особенно много. Товарищ Махмуда Геннадий Пожидаев в изобилии приводит их в своей книге. Вот только некоторые из них:
«Дорогой Махмуд!
Наслаждался Вашим артистизмом много раз. Ваши танцы не только удовольствие, но и школа для актеров и особенно режиссеров. В них четко и мудро выраженная мысль и бесподобно изящное движение. Помню Ваши пленительные импровизации в кругу друзей в Грозном (русский театр). Благодарю за удовольствие и школу, полученные и в этот Ваш приезд.
Ваш заочный ученик и поклонник, заслуженный артист Сев. Осетии
Николай Шуров».
«…Вы должны оставить после себя наследника или наследницу Ваших танцев…
Девушки с завода «Сибсельмаш».
«…Вам нужен театр, ревю. Без театра Вы прекрасный метеор. От Вас останутся несколько картин, но не театр-школа…
Ваш друг».