Махмуд Эсамбаев

Чему он научился за это трудное время? Из того, чем он прославится через несколько лет, почти ничему. Но он стал настоящим профессионалом. Привык работать, делать все, что нужно в любых условиях, даже под обстрелом, и никогда никого не подводить. Это большая и серьезная наука.

Немцы подступали к родной Чечне…

Это случилось, когда Махмуд уже привык к фронтовым выступлениям и даже начал наивно верить в то, что с ним на войне ничего плохого произойти не может. Слышал, конечно, что где-то там, с кем-то… это понятно, война большая и чего только на ней не случается… но вот чтобы с ним! Нет, в такое Махмуд поверить не мог.

Правда, в тот день предчувствие беды все-таки было…

Потом, в последующей своей жизни, Махмуд будет гораздо внимательнее прислушиваться к этим необъяснимым, темным… не чувствам даже, предчувствиям.

Тревога томила с утра. Странное ощущение — будто делаешь что-то не то, понимаешь, но не можешь ничего изменить. Словно бы кто-то неумолимо ведет тебя не туда, куда нужно, совершенно не туда и ничего нельзя сделать…

Поначалу, однако, в этот день всё шло нормально. Не лучше, не хуже — как обычно. Артисты выступали на передовой. Добирались до места долго и трудно. Приехали в период затишья между боями. Но и тут ничего особенно необычного. Такое бывало, и уже не раз.

Солдат собралось много. Сцена была сооружена саперами на совесть. Как обычно — грубовато, но прочно.

Концерт прошел замечательно. Махмуду пришлось на бис дважды повторять свою лихую цыганочку со всеми ее заходами и выходами и довольно рискованными шуточками (солдаты такое обожали). Несколько раз пришлось повторить пародию на Любовь Орлову — очень уж любили на фронте главную красавицу страны.

Весело было, шумно, все предчувствия и тревоги постепенно забылись, ушли.

Беда пришла позже. Не на передовой, где, казалось бы, сосредоточена главная опасность — враг ведь рядом! Там как раз все было нормально…

Махмуд уже ехал назад в открытом кузове грузовика ЗИС-5. Вся бригада отправилась раньше, а он, как самый молодой, был назначен сопровождающим, со всем багажом группы. Махмуд не возражал. Он чувствовал себя в кузове грузовика совсем неплохо, удобно устроившись между чемоданами на мягких узлах с костюмами и прочим реквизитом.

Вот когда выяснилось, что такое война. Вот когда узнал Махмуд, как внезапно может закончиться жизнь — даже и подумать ни о чем не успеешь. Он ведь правда ничего не увидел, не понял. Уже потом ему рассказали, что машину атаковал немецкий штурмовик, из тех, что отправляются на свободную охоту и летают над нашим тылом, атакуя все, что движется.

Фашист обнаружил их машину, обстрелял из пулеметов и сбросил бомбу. Грузовик скатился под откос, перевернулся, но, к счастью, не загорелся.

Махмуд всего этого не видел и не знал. Он помнил только, что внезапно мир перевернулся и стало темно, будто выключили свет.

Эта была тяжелая контузия. Водитель машины был убит наповал. Сидевший с ним рядом в кабине нынешний руководитель группы, тот самый седой красавец, который вместе с художественным руководителем ансамбля принимал Махмуда на работу, к счастью, уцелел. Это он вытащил юношу из-под горы вывалившихся чемоданов и узлов. Увидел, что он ранен, и перевязал имевшимися в санпакете бинтами.

Помощи пришлось ждать долго. Ничего и никого на дороге не появлялось. Дело в том, что в это время затишье кончилось. По всему фронту развернулись тяжелые бои. Раненых повезли в тыл сразу на многих машинах. Только тогда и удалось доставить в полевой госпиталь Махмуда.

Больше суток не спавший хирург осмотрел раненого и сказал, что ногу придется ампутировать. Хорошо, что рядом с Махмудом оказался руководитель группы, который начал умолять хирурга не делать ампутацию, потому что этот мальчик — артист. И не просто артист, а танцор, и при этом незаурядный.

Если бы сам хирург не вспомнил этого мальчишку (он присутствовал на том концерте и видел, как Махмуд бесподобно отплясывал цыганочку), то ампутация состоялась бы непременно. И про великого танцора Махмуда Эсамбаева никто уже никогда бы не узнал и не услышал…

Несмотря на то что боевая обстановка не позволяла хирургу задуматься хотя бы на минуту — раненые поступали беспрерывно, — он еще раз внимательно осмотрел Махмуда. Ничего хорошего доктор не увидел. То, что повреждена, притом практически безнадежно, крупная мышца ноги, было видно сразу, еще хуже было то, что началось нечто похожее на газовую гангрену, и тут нужно думать не о том, как спасти ногу, а о спасении жизни. Следовательно, должна быть произведена ампутация, причем чем раньше, тем лучше…

В этот момент хирург вспомнил о мази Вишневского. У него еще оставался небольшой запас…

«Ампутация» — первое, что услышал Махмуд, но не придал этому значение. Ему было так плохо, что он даже не подумал, к кому может относиться это слово. Он потерял много крови, по всей ноге разлилось тяжелое воспаление. Сознание возвращалось ненадолго и спутанно. Ненадолго вынырнув, он снова проваливался в темноту…