Махмуд Эсамбаев

Эти же чеченцы помогли Махмуду получить разрешение на поездку к отцу. Махмуд оформил в театре отпуск на три дня за свой счет и взял билет до станции Мерке. В небольшой чемодан он без труда уложил всё необходимое. Тут были в основном продукты и теплые вещи. Махмуд не знал, что будет нужно, и вообще не был уверен в том, что увидит отца или мать. Эсамбаев — не такая уж редкая фамилия у чеченцев, а имени его доброжелателям так и не удалось узнать. «Даже если просто родственник, хотя бы и дальний, всё равно хорошо», — успокаивал себя Махмуд. Он боялся верить, боялся спугнуть такую долгожданную, такую зыбкую надежду…

Станция Мерке — несколько старых одноэтажных домиков и покосившихся черных сараев, разбросанных возле железнодорожных путей. Неужели это и есть весь поселок?

Невдалеке от платформы возле семафора виднелся переезд с полосатым шлагбаумом, возле него будка стрелочника. Неприкаянно, грустно и безлюдно было тут, на безвестном степном полустанке, продутом насквозь пронзительными степными ветрами.

Да разве здесь можно кого-то найти? И где искать? У кого спрашивать?

Из будки вышел человек в старом ватнике и больших, выше колена валенках с дворницкой метлой в руках и стал разметать пути на переезде.

К нему и направился Махмуд.

— Скажи, добрый человек, — обратился он к будочнику, — это вот и есть поселок Мерке? Я правильно приехал?

Конечно, Махмуд не сомневался, что приехал правильно, проводник не мог ошибиться и высадить его на другой остановке, но уж очень пустым и убогим выглядел этот забытый Богом полустанок…

Будочник, как видно, тоже уставший от одиночества, охотно прекратил свою однообразную работу и, опершись на метлу, поглядел на Махмуда. Это был маленький старичок-казах с узкими, с будто прищуренными улыбающимися глазами и морщинистым темным лицом степняка.

— Да, уважаемый, это станция Мерке, — отозвался он охотно. По-русски дедушка говорил с забавным акцентом, но бойко и вполне понятно. — Правда, тут только станция, а поселок и правление колхоза там. — Он махнул рукой в сторону далекого степного горизонта. — Если тебе, уважаемый, надо в Мерке, то лучше всего будет остановить колхозную машину. Они все через этот переезд идут. Если хочешь, я могу специально для тебя остановить. У меня вот палка есть! — сообщил дедушка не без гордости и вытащил из просторного голенища солдатского валенка черно-белый милицейский жезл. — Это нам специально дают, — пояснил он, любуясь своим полосатым сокровищем. — Вдруг, однако, шлагбаум сломается, тогда я палкой могу машины останавливать.

— Добрый человек… подскажите, как мне вас называть? — попробовал объясниться Махмуд.

— Так просто и называй — Байрам-ата, а по-русски дедушка Байрам…

— Меня Махмудом зовут. Я, уважаемый Байрам-ата, приехал родителей своих искать… вы, наверное, давно тут живете и всех знаете?

— Живу давно, — согласился старик. — С рождения, считай. Всю жизнь чабаном в колхозе работал… наших-то, кто из Мерке, конечно, всех знаю… только ведь теперь много переселенцев пригнали… это люди новые, незнакомые, как же их всех узнать…

— Ну а фамилию такую — Эсамбаев слышали? — спросил Махмуд наудачу.

— Эсамбаев… так это… — начал старик и словно бы поперхнулся. — А ты, что же, не сынок ли им будешь или внучок?

— Сынок я, сын… — подтвердил Махмуд, чувствуя, как холодное тяжкое предчувствие змеей заползает в сердце.

— Ты вот что, уважаемый, давай-ка зайдем ко мне в дом… чаю выпей с дороги, а я тебе и расскажу, что знаю… опять же женку мою подождать надо, она скоро обед принесет…

Дедушка Байрам взял Махмуда за руку и, как маленького, повел в свою будку. Махмуд не сопротивлялся, ему было страшно. Он чувствовал себя потерявшимся ребенком…

Когда пришла жена дедушки Байрама, такая же, как и он, маленькая, ладная и улыбчивая старушка, Махмуд уже знал, что его любимой наны Бикату нет в живых. Она умерла не так давно после тяжелой болезни, которая началась у нее вскоре после переселения, и что муж ее Алисултан, работавший на железной дороге обходчиком, после смерти жены тоже давно уже болеет и сейчас, кажется, совсем плох.

— Айша (так звали жену дедушки Байрама), ты не знаешь, как сейчас наш Алисултан? Посмотри, это ведь его сынок приехал.

— Три дня уже не ест, — сказала Айша. — Совсем одни кости остались. Удивляюсь, как живой еще. Утром к нему приходила, опять есть не стал, только воды выпил… Тут у нас два брошенных дома, в них переселенцы стали жить. Только две семьи тут было, на полустанке, остальных в колхоз отвезли, — рассказывала Айша по дороге.

Брошенные дома были те самые кривые сараи, которые увидел Махмуд, разглядывая полустанок. В одном из них, кое-как приспособленном для жилья, на сбитой из досок лежанке, под кучей старой одежды и тряпья лежал истощенный старик, в котором Махмуд не сразу узнал своего отца — гордого красного партизана.

— Дада… — прошептал Махмуд и заплакал.

Алисултан долго смотрел на него слезящимися блеклыми старческими глазами. Постепенно в них появлялось узнавание.