Махмуд Эсамбаев

Да, все-таки судьба никогда не отворачивалась от Махмуда совсем. Случалось, что отвлекалась, забывала о нем, но ненадолго. Вот и сейчас, отвернувшись на какое-то время, она снова улыбнулась ему…

Прежде всего нужно было как-то решить проблему с заработком. Тут верный друг Крамаревский помог. Имея кое-какие связи в Мосэстраде (он был хорошо знаком с одним из ее руководителей Кардашенко), Лев Михайлович организовал для Махмуда участие в крупном праздничном концерте, который проходил в самом Министерстве иностранных дел.

— Ты уж постарайся, Махмудик, — напутствовал он друга, прекрасно зная, что Махмуд вообще не умеет выступать кое-как. — Если на таком шикарном концерте коллеги и публика тебя примут, проблем с заработком у тебя больше никогда не будет.

Праздничный концерт в торжественно-чопорном МИДе был организован, как и положено, на самом высоком уровне. Это было понятно хотя бы потому, что вел его популярнейший в те времена конферансье Эмиль Радов — первый советский пародист-имитатор.

Открывала концерт молодая, но уже безумно знаменитая Майя Плисецкая. Ее «Умирающего лебедя» Махмуд мог увидеть теперь не в кино, а рядом с собой, глядя на балерину из-за кулис.

Следом за Плисецкой на сцену вышел великий Николай Мордвинов. От такого соседства у кого угодно затрясутся колени. Махмуд и правда волновался как никогда в жизни. Он, решился показать здесь испанский танец с кастаньетами собственного изобретения, который назвал «Ла коррида».

Махмуд здорово рисковал, так как до сих пор ни один человек, кроме Левы Крамаревского, этого танца не видел.

И вот его выход…

Махмуд выбежал на сцену в настороженный, притихший зал: «Что за Махмуд Эсамбаев?! Никогда о таком не слышали».

Взорвались первые такты горячей испанской мелодии. Он ответил ей раскатистой кастаньетной трелью и начал первое, переполненное спрессованной страстью, нарочито медленное движение тореадора…

Всё! Бык нацелил свои смертоносные рога. Сейчас бросится… бросился!

Дальше Махмуд ничего не видел и не слышал… Он помнил только, что где-то в середине танца стук кастаньет, каблуков и сердца слились в единый живой пульсирующий ритм и он перестал ощущать себя человеком, он перелился в стремительный горячий полет музыки. Бык бросался, тореадор ускользал, пропуская страшные рога в сантиметре от сердца… наконец, вот он — последний неотвратимый удар шпаги… всё! Танец кончился!

Пришел в себя Махмуд уже за кулисами и еще какое-то время сидел тихо, доигрывая в душе этот удивительный бой и удивляясь тому, что остался жив. Махмуд действительно не понимал даже, как на самом деле танцевал…

Тут к нему подлетел сияющий Эмиль Радов:

— Иди кланяться… такой успех!!! Половина зала стоит! Давно такого не видел! Это, брат, большая редкость для столицы!

Махмуд вышел на поклоны, а его всё вызывали и вызывали. Пришлось повторять танец. Такое тоже было впервые…

Праздники длились несколько дней. За это время Махмуд выступил в десятке различных мест. И везде его «Ла корриду» принимали на ура.

В зале Союза журналистов перед выходом на сцену сама великая Софья Головкина, заметив, как он волнуется, успокоила и благословила Махмуда:

— С такой божественной осанкой, с такой талией не следует робеть. Удачи!

После праздников жизнь Махмуда Эсамбаева в Москве определилась. Вскоре он был принят в Московскую филармонию. Ни один крупный концерт теперь не обходился без его участия.

Приглашения шли лавиной. Танцы Эсамбаева стали любимым блюдом москвичей. Любой организатор концерта считал «букет» номеров неполным, если в нем не было «Ла корриды».

Особый интерес к неутомимому горцу стали проявлять организаторы коммерческих концертов. Они шептали на ухо Махмуду о сумасшедших «бабках» («работаем за наличман!»). Однако, приняв участие в нескольких концертных марафонах, которые сами участники выразительно называли «чесом», Махмуд понял, что это не его стихия. И вовсе даже не потому, что приходилось работать на тесных неудобных площадках, чаще всего в ресторанах и кафе, к тому же буквально на износ, по нескольку выступлений в день. Ему не нравился состав бригад, где работали мало кому известные и не очень одаренные артисты. Возмущала неразборчивость публики, не отличавшей благородного испанского танца от заурядной кабацкой пляски и оравшей: «А ну, мужик, оторви цыганочку с выходом» или «Врежь яблочко для балтийского морячка!»

Понятно — деньги нужны, куда без них? Но таким образом Махмуд зарабатывать не желал.

Постепенно у него начал складываться репертуар. Пока небольшой — это Махмуд отчетливо понимал. Из того, что было по-настоящему хорошо сделано и нравилось ему самому, можно назвать испанский танец с кастаньетами, родную горскую лезгинку, да, конечно, еще «Легенду» — танец кровной мести, который он придумал во Фрунзе и окончательно довел до ума уже здесь, в Москве, с помощью Крамаревского. Ну, были еще в его программе русская «Полянка» и украинский гопак, но это всё еще нужно было дорабатывать под себя и шлифовать, шлифовать…

Гораздо позже Махмуд говорил мне: «Хорошие номера делаются не годами — десятилетиями».

* * *