Махмуд Эсамбаев

Элеонора Николаевна была лучшим, да по сути и единственным в СССР знатоком индийских танцев. Она изучала и осваивала их не один десяток лет, причем в самой Индии, где брала уроки в лучших школах у лучших мастеров. Работала она консультантом в Ансамбле народного танца Игоря Моисеева, но учеников не брала, считая, что работать можно только с теми, кто с детства обучался в самой Индии. С отечественными танцовщиками, рвавшимися к ней в ученики, даже с самыми одаренными, она на эту тему даже говорить не желала.

Много усилий, терпения и всё свое первобытное обаяние пришлось применить Махмуду, чтобы растопить этот айсберг.

Очень помогла рекомендация самого Игоря Моисеева, которого Грикурова уважала, пожалуй, не меньше, чем своих индийских учителей.

После разговора с ним она чуть-чуть оттаяла.

— Ну что ж, если сам Игорь Александрович… ладно, пусть приходит, — согласилась она.

О, это было еще не всё!

Махмуд приходил, но Грикурова его как бы не замечала, и это продолжалось очень долго. Потом все-таки разрешила посещать ее занятия — уже кое-что. Он был готов терпеть бесконечно.

Грикурова ценила упорство. Она поняла, что этот не отступит. Что ж, такой характер и нужен.

Но и тут, прежде чем начать работу, спросила:

— Сколько вам лет?

— Тридцать два, — признался Махмуд.

— Поздно! Очень поздно! Ну неужели вы сами этого не понимаете? Индийским танцам нужно обучаться с детства. Оно у вас прошло давно и безвозвратно.

— Нет, Элеонора Николаевна, — ответил Махмуд, — вовсе не прошло, я по-прежнему ребенок в душе.

Грикурова с сомнением улыбнулась. Но Махмуда невозможно было обидеть. Он стремился научиться и был готов на всё…

Разговор происходил на репетиции моисеевцев, и стайка девушек с большим любопытством присматривалась к высокому и необыкновенно стройному кавказцу, который пылко уговаривал бесконечно холодную Грикурову.

Девчонки прекрасно знали, что она учеников не берет, значит, не возьмет и этого. Они даже спорить между собой не стали. Чего спорить, когда такого просто не может быть?

Разговор продолжался довольно долго, и это уже было удивительно. Грикурова всегда отказывала быстро и бесповоротно. Как видно, этот удивительный кавказец чем-то ее зацепил.

Наконец метресса снизошла:

— Приходите завтра в десять. Посмотрим, что у нас получится…

Это словно бы случайно проскользнувшее «у нас» дорогого стоило! Махмуд это оценил… и отправился заказывать новую шляпу.

Мир знает Махмуда Эсамбаева в папахе. Но эта неснимаемая папаха появилась все-таки позже. В начале карьеры были шляпы — умопомрачительные, сделанные по специальному заказу. А шляпников, заметим, в отличие от мужских портных, было совсем, совсем мало даже в Москве. И услуги их стоили настолько дорого, что пока еще не очень хорошо зарабатывавшему солисту филармонии не всегда хватало на еду.

Махмуд тратился по-крупному, и не напрасно. Такова была его позиция. Артист должен и в жизни соответствовать прекрасному сценическому образу. В этом Махмуд был убежден. И потому не только костюм, рубашка, галстук, модная обувь, но и шляпа — всё должно быть в полном соответствии с образом.

Вечером Махмуд читал про индийского бога Шиву. Это была одна из многих книг про волшебную Древнюю Индию, которые он прочитал за последнее время. Она называлась «Третий глаз Шивы».

«У бога, которому он поклонялся, была тысяча и еще восемь имен. И каждый раз старик старался назвать его по-новому: то нарекал Владыкой третьего неба, то Шивой-разрушителем, который убивает стрелой, то Махешварой, что означает просто «великий бог». Были и другие имена: Амаракша — повелитель богов и Шамбху Милостивый, истинный Повелитель и Долгокосый, Могучий и страшное имя Бхайрава, которое рискованно было произносить всуе. Но чаще всего старый жрец называл своего господина Четырехруким, потому что у храмовой статуи было четыре руки, и Владыкой танца, так как бог танцевал на поверженном карлике. И Трехглазым, ибо сияла у него во лбу огненная звезда. Давным-давно, когда люди и боги еще жили вместе, Парвати, жена Владыки, играя, закрыла ему глаза своими ароматными ладонями. И мир погрузился в кромешную тьму. Тот самый мир, ради благополучия которого Шива выпил яд, отчего горло его стало навеки синим. Тогда-то, дабы не оставить людей без света, он зажег свой третий, надбровный глаз. Впоследствии в минуты гнева и раздражения он неоднократно испепелял этим нестерпимым светильником демонов и людей, других богов и даже целые миры.

Еще у него было имя — Обладатель Восьми Форм, упоминать которое дозволялось только брахманам высших степеней, а также отшельникам, предающимся размышлениям о первопричине всего сущего и его конце. В восьми этих формах заключалось все, что движет мирами: Земля — Шарва, Огонь — Пашупати, Вода — Бхава, Солнце — Рудра, Луна — Махадева, Ветер — Ишан, Пространство — Бхава и Угра — Жертвователь, понятие, включающее в себя обязанности человека по отношению к высшим силам.