Махтумкули

— Появляются… От кабанов посевы люди защищают. Кабанов тут много, прорываются иной раз сквозь все заграждения. Так люди ночами не спят — ходят, кричат, по ведрам и казанам палками колотят. Иначе беда, потравят посевы.

— А это что такое? — указал Шейдаи рукояткой плети.

Целое поле было усыпано удивительными цветами, стоявшими на высоких стебельках вплотную друг к другу. Белые, оранжевые, алые, желтые, бордовые и даже черные, они создавали какую-то особую красоту, и было впечатление, что их специально посеяли.

— Так оно и есть, — подтвердил Ата Мавы. — Это опийный мак.

С сожалением цокая языком, он рассказал, что жители этих ущелий почти поголовные наркоманы, некоторые даже хлеб не сеют, а покупают его на выручку от продажи опиума. Шейдаи тоже сожалеюще поцокал — растущий мак видеть не приходилось, а вот жалких наркоманов встречал предостаточно. Терьякеши — так называют их презрительно.

На дальнем конце поля, возле дорог десятка полтора человек пили на солнышке чай. Приметив выезжающих из ущелья всадников, насторожились: с этой стороны гости обычно не заявлялись. Кого аллах послал?

На всякий случай люди стали подниматься, нашаривая кто палку, кто оружие. Выстроились по обеим сторонам дороги.

— Передний — это Ата Мавы из Карабалкана, — догадался один.

— А кто следом едет?

— Чужие какие-то…

И лишь когда "охотники" приблизились вплотную, горбатый старик обрадовался:

— Поздравляю, люди! К нам в гости поэт Махтумкули приехал!

И протянул поэту руки: здороваться.

За ним стали подходить и остальные.

Горбун предложил всадникам спешиться и присесть к сачаку. Ата попытался возразить, что, мол, не имеют времени задерживаться. Старик, как клещ, повис на поводьях коня Махтумкули.

— Нельзя уезжать, не выпив пиалу чая! Поэт Махтумкули не каждый день бывает у нас. А если на то пошло, так мы вас до утра не отпустим. Верно я говорю, люди?

— Верно! — закричали вокруг.

— Правильно!

— Молодец, Джанмурад-ага!

Пришлось спешиться.

Моментально послали гонцов в село, и через малое время повалил народ. Те, кто подогадливей, тащили с собой небольшие ковры и паласы. Их тут же расстелили, поставили угощение, чайники со свежим чаем, хотя гостей уже успели попотчевать. Горбун Джанмурад-ага сказал:

— Мы, Махтумкули-шахир, собирались своих людей в Хаджиговшан посылать. Слухи разные тут появились: вроде бы правитель Астрабада заковал вас в оковы и повез в Астрабад на расправу. Потом, правда, донеслось, что освободили. Как вам удалось образумить кизылбаша? Или с приходом к власти нового шаха в мире доброта появилась?

Махтумкули засмеялся.

— Значит, доброты ждете от нового владыки?

— Особенных надежд не питаю, — сказал Джанмурад-ага, — от смены погонщиков ноша верблюда не становится легче. А все же надеемся на лучшее, иначе нельзя.

Трезвое мышление старика понравилось Махтумкули. И простые как будто слова произносит, а смысл в них большой.

— Новый владыка, Джанмурад-ага, вряд ли намного лучше прежнего. Змея, говорят, пестра снаружи, а человек — изнутри. Хитрит, я полагаю, он, улещает народ, усыпляет сладкими словами, чтобы потом петлю на шее народа затянуть потуже.

— Куда уж туже, будь проклят его отец! И так дышать нечем! Вы вот поглядите на всех этих людей. Есть жизнь в их лицах? Все они не живые и не мертвые.

Действительно, среди окружающих не было ни одного по-настоящему цветущего лица. Все выглядели изможденными, хилыми, даже подростки, и белки глаз желтыми были у всех.

Ата Мавы сказал насмешливо:

— Вы мака побольше сейте, терьяка побольше употребляйте — глядишь, и окрепнете, живыми станете.

Горбун рассердился:

— Ата, братишка, мы тоже не ради удовольствия сеем эту гадость. Вот мне уже за пятьдесят, а я сорок лет не знал, как пахнет терьяк. Все село засвидетельствовать может, клянусь солью! А вот последние годы поддался незаметно этой заразе. Оно ведь чем больше стареешь, тем больше недугов. Да и вообще мы других лекарств не знаем, кроме этого. Простудится человек — терьяк принимает. Животом захворал — опять терьяк. Еще что-нибудь заболит — снова то же лекарство. А что делать?

— Вы, что ли, одни хвораете? — с сердцем сказал Ата. — Не выкручивайтесь, ага, не валите с больной головы на здоровую. Детишек с малых лет отравляете, под корень себя рубите…

— Что делать, братишка… мы люди обездоленные. Старшину нашего, арчина Союнмурада, сам знаешь. Безвылазно гнем спину на его полях, а он нам четверть урожая в зубы сует и еще считает, что живем мы как у аллаха за пазухой. Кому жаловаться пойдешь?

За разговорами просидели почти до полудня, пока хозяева не вспомнили, что собрались послушать стихи. Сперва прочитал несколько стихотворений Шейдаи. За ним читал свои стихи. Сперва прочитал несколько стихотворений Шейдаи. За ним читал свои стихи Махтумкули. От имени всех присутствующих горбатый Джанмурад-ага поблагодарил поэтов, еще раз высказал пожелание, что не следовало бы все-таки отпускать их сегодня. Но они спешили в самом деле да и, если говорить честно, не было особого желания выступать перед этими унылыми, действительно какими-то полуживыми слушателями.