Макс Хавелаар

Слева перед его жилищем, но на том же участке и как раз против дома, где жила мефроу Слотеринг, стояло здание, часть которого была занята канцелярией ассистент-резидента и окружной кассой; другая же часть состояла из очень просторной открытой галереи, весьма удобной для такого рода заседаний. Там рано утром и собрались на следующий день главари. Хавелаар вошел, приветствовал их и занял свое место. Он принял ежемесячные письменные отчеты о земледелии, скотоводстве, полиции и судопроизводстве и отложил их в сторону, чтобы позднее внимательно с ними ознакомиться. Все ожидали от него речи, вроде той, какую держал накануне резидент, и трудно утверждать, имел ли Хавелаар в виду сказать что-либо иное; но надо было видеть и слышать его в подобной обстановке, чтобы понять, как он воодушевлялся; как он своеобразной манерой говорить придавал новую окраску самым известным вещам; как преображался весь его облик, каким огнем сверкали его глаза, как интонации его голоса переходили из нежно-ласкающих в беспощадно-режущие; как с его губ слетали слова, одно другого прекраснее, словно он щедро разбрасывал драгоценности, которые ему, впрочем, ничего не стоили; как, наконец, когда он замолкал, все смотрели на него с разинутыми ртами, словно спрашивая: «Боже мой, да кто же ты такой?!»

Позже он и сам не мог бы повторить того, что говорил в такие минуты со страстностью апостола, провидца. Его красноречие скорее поражало и вызывало изумление, чем убеждало логической связностью. Он мог бы разжечь до предела воинственный пыл афинян после объявления ими войны Филиппу[87], но гораздо бы хуже, пожалуй, справился со своей задачей, если бы ему пришлось убеждать их доводами рассудка эту войну объявить. Он обращался к главарям Лебака, конечно, на малайском языке, и оттого его речь казалась еще своеобразнее, так как простота восточных языков придает многим выражениям такую силу, которая в наших, западных, языках теряется вследствие их большей литературной искусственности; вместе с тем и журчащая сладость малайской речи вряд ли может быть воспроизведена на каком-либо другом языке. Кроме того, надо иметь в виду, что большинство его слушателей были простые, но отнюдь не глупые люди, и, наконец, это были люди Востока, восприятия которых сильно отличаются от наших.

Хавелаар сказал приблизительно следующее:

— Господин раден-адипатти, регент Бантанг-Кидуля, и вы, раден-деманг, главари районов этого округа, и вы, раден-джакса, в чьих руках судопроизводство, и вы, раден-кливон, стоящий во главе городского управления, и вы, раден-мантри и все другие главари округа Бантанг-Кидуля, я приветствую вас!

И я говорю вам, что чувствую радость в своем сердце, видя вас всех здесь, внимающих словам уст моих. Я знаю, что среди вас здесь есть такие, что отличаются мудростью и отвагой. Я надеюсь научиться многому у вас, так как знаю меньше, чем желал бы. И я люблю отвагу, но часто замечаю, что мне свойственны недостатки, которые заглушают добрые влечения моей души, подобно тому как большое дерево заглушает малое и в конце концов убивает его. Поэтому я буду стараться учиться у тех из вас, кто выдается своими достоинствами, чтобы стать лучше, чем теперь.

От души приветствую вас всех.

Когда генерал-губернатор велел мне ехать сюда, чтобы стать ассистент-резидентом в вашем округе, мое сердце возрадовалось. Вам, может быть, известно, что я никогда не был в Бантанг-Кидуле, поэтому я просил дать мне то, что написано о вашем округе, и я увидел, что есть много хорошего в Бантанг-Кидуле. У ваших людей есть рисовые поля в долинах, и у них есть рисовые поля на горах. И вы желаете жить в мире и не хотите покидать родные места ради чужих земель. Да, я знаю, что много хорошего есть в Бантанг-Кидуле!

Но не только поэтому возрадовалось мое сердце, ибо и в других округах я нашел бы много хорошего.

Но стало мне известно, что ваше население бедно, и от этого был я рад в глубине своей души. Ибо я знаю, что аллах любит бедных, а богатство дает тому, кого хочет испытать; к бедным же он посылает того, кто говорит его слово, дабы поддержать их.

Разве не посылает он дождь, когда стебель сохнет, и каплю росы цветку, который жаждет?

И разве не прекрасно быть посланным, дабы отыскивать усталых, упавших после работы у дороги, ибо не нашлось силы в их ногах, чтобы пойти за платой? Не должен ли я был обрадоваться, что смогу подать руку упавшему в яму и протянуть посох поднимающемуся на гору? Разве не должно было забиться мое сердце от радости, когда я увидел себя избранным из многих, дабы обратить жалобы и рыдания в благодарственные молитвы и благословения?

Да, я очень рад тому, что призван в Бантанг-Кидуль!