Макс Хавелаар

Я сказал, что поражен мужеством, проявленным некоторыми при обсуждении индийских дел. Ведь они знают, что их слова могут быть услышаны не только людьми, которые считают, что двух лет, проведенных в Бёйтензорге, достаточно для того, чтобы изучить Индию. Они знают, что их речи будут прочтены теми, кто живет в Индии, кто может засвидетельствовать их неопытность и кто, так же как и я, поражен бесстыдством, с каким человек, еще недавно стремившийся спрятать свою непригодность под покровом высокого чина, вдруг начинает говорить так, будто действительно знает, о чем говорит.

Поэтому-то нам так часто приходится слышать жалобы на некомпетентные высказывания. Нередко в парламенте то или иное предложение об изменении в колониальной политике оспаривается путем отрицания компетентности его защитников. Большею частью важные вопросы разрешаются не изучением того предмета, к которому они относятся, но посредством апелляции к авторитетности того, кто о данном вопросе говорит. А так как им обычно оказывается тот, кто считается «специалистом» и кто, как правило, «занимал в Индии столь высокий пост», то результат голосования почти всегда окрашен теми заблуждениями, которые как бы неразрывно связаны с этим «высоким постом». Вероятность неправильного суждения возрастает еще более, когда репутацией компетентного лица пользуется не просто член парламента, а глава министерства по делам колоний!

Поразительно, как легко у нас верят людям, приписывающим себе глубокие знания, если только эти знания почерпнуты из малодоступного источника! Быть может, это доверие объясняется своего рода ленью, страхом перед необходимостью судить независимо. Быть может, самолюбию легче признать чужое превосходство, нежели пускаться с ним в соревнование, исход которого сомнителен. Поразительно, как часто люди считают авторитетными суждения тех, кто ничего не может привести для их подтверждения, кроме «воспоминания о многолетнем пребывании в тех странах». Это тем более нелепо, что те, кто придает значение подобному обоснованию, когда дело касается колоний, вряд ли все же согласились бы поверить всему, что могло бы быть рассказано об управлении нидерландским государством на основании одной только ссылки на сорокалетнее или пятидесятилетнее пребывание рассказчика в Нидерландах. Есть люди, которые пробыли в Нидерландской Индии более тридцати лет, но никогда не вступали в соприкосновение ни с местным населением, ни с его главарями. К сожалению, Совет по делам Индии целиком или в большей части состоит из людей подобного рода. Мало того, правительство нашло возможным назначить генерал-губернатором человека, принадлежащего именно к этому типу «знатоков страны».

Может быть, следовало бы пожелать, чтобы главные недостатки генерал-губернаторской психологии, сообщенные в форме истории болезни, возбудили внимание тех, от кого зависит выбор этих лиц. Прежде всего я должен подчеркнуть, что человек, предназначенный для должности генерал-губернатора, должен быть честным и обладать умственными способностями, до известной степени позволяющими ему учиться тому, что ему надо будет знать; кроме того, я считаю крайне необходимым, чтобы от кандидатов можно было с некоторым основанием ожидать отказа в начале их деятельности от всякого апломба, а в последний год их службы — от упомянутой апатической сонливости.

Мы увидим, какое значение эта сонливость приобрела для Лебакского округа, для Хавелаара, для яванца Саиджи, к истории которого — одного из очень многих — я теперь перехожу.

Эта история будет очень однообразна. Однообразна, как повесть о трудолюбивом муравье, который тащит очередную часть зимнего запаса на глыбу земли, — на гору, лежащую по дороге к его кладовой. Не раз скатывается он вниз со своей ношей и пробует снова, не удастся ли наконец взобраться на венчающий гору камешек. Но между муравьем и этой вершиной лежит бездна, которую нужно перейти... бездна, которую не могли бы заполнить и тысячи муравьев. Обладая силой, достаточной лишь для того, чтобы тащить ношу по ровному месту, ибо она во много раз тяжелее его собственного тела, он принужден подниматься медленно и в опасных местах выпрямляться во весь рост. Он должен сохранять равновесие, держа ношу в передних лапках. Он крепко обхватывает ее и, продолжая стоять, старается опустить на какой-либо выступ в скалистой стене. Он едва держится, силы покидают его, он пытается удержаться за вывороченное из земли дерево — былинку, своей вершиной указывающую в пропасть, но не находит точки опоры; дерево подается назад — былинка сгибается под его тяжестью... и несчастный муравей катится вместе с ношей в пропасть. На миг, пожалуй даже на секунду, — а в жизни муравья это очень много, — он замирает. Оглушен ли он падением? Или предается унынию, затратив напрасно так много труда? Но он не теряет мужества. Снова берет он свою ношу и снова тащит ее вверх, чтобы затем снова и снова скатываться с нею в бездну.