Огромная работа и бытовые лишения серьезно подорвали здоровье писателя, который делил бедствия войны и разрухи со всеми петроградцами, работал не зная отдыха (последний раз Горький ездил в Крым летом 1917 года).
У него обострился ревматизм, появилась подагра, серьезные сердечные приступы были в пути из Москвы в Петроград в июле 1919 года и осенью 1920 года, в конце 1920 года он болел цынгой. Но главное — обострение туберкулеза, усиленное крайним переутомлением.
Нужно было длительное лечение. Ленин настаивал, чтобы Горький уехал за границу: «Уезжайте, вылечитесь. Не упрямьтесь, прошу Вас!»
«…Приехать Вам (в Западную Европу.
В конце 1921 года писатель уехал за границу и с декабря лечился в санатории в Шварцвальде (Германия).
Узнав, что писатель испытывает материальные затруднения, Ленин считает необходимым включить его в число лиц, лечащихся за границей за счет партии или государства. Он отчеркнул в письме М. Ф. Андреевой строки о том, что «все, что у него (Горького.
«Отдыхайте и лечитесь получше», — писал Ильич Горькому 6 декабря 1921 года. «Лечусь. Два часа в день лежу на воздухе, во всякую погоду, — здесь нашего брата не балуют: дождь — лежи! снег — тоже лежи! И смиренно лежим. Нас здесь 263 человека, один другого туберкулезнее», — пишет Горький Ленину.
С апреля 1922 года он живет в Берлине, а летом — на побережье Северного моря, встречается здесь с А. Н. Толстым, А. Белым, С. Есениным. Горький остро почувствовал сложную, противоречивую, мятущуюся натуру «своеобразно талантливого и законченно русского поэта», видел, как внутренне чужды Есенину окружавшие его люди, понимал глубокий трагизм его положения, определивший характер есенинской поэзии. Чтение поэтом стихов потрясло Горького изумительной искренностью и невероятной внутренней силой, хотя в нем и не было искусства профессионального чтеца-декламатора. «Взволновал он меня до спазм в горле, рыдать хотелось» — так подытожил Горький впечатление от чтения Есениным «Пугачева». «Сергея Есенина, — писал позднее Горький, не спрячешь, не вычеркнешь из нашей действительности, он выражает стон и вопль многих сотен тысяч, он яркий и драматический символ непримиримости раскола старого с новым».
Писатель ехал за границу лечиться. Но уйти от литературы, от общественной деятельности — да еще в столь трудные для страны дни — было свыше его сил. Он выступает на заседании комиссии по оказанию помощи русским ученым, ведет активную переписку, организует сбор средств для голодающих в Советской России, пишет статьи, рассказы, редактирует свои произведения для собрания сочинений (так, готовя для переиздания «Фому Гордеева», Горький внес в текст около трех тысяч исправлений), читает книги, выходящие на его родине, рукописи начинающих авторов, шлет посылки оголодавшим знакомым.
В феврале 1922 года в Берлине выходит брошюра, написанная Ф. Нансеном, Г. Гауптманом и М. Горьким, «Россия и мир» — призыв помочь голодающим России.
Горький организует журнал «Беседа» (выходил в Берлине нерегулярно; с мая 1923 по март 1925 вышло 6 книг): «Цель его — ознакомление русских грамотных людей с научно-литературной жизнью Европы». В «Беседе» печатались русские писатели (советские и проживающие за границей) — М. Горький, А. Блок, Ф. Сологуб, А. Белый, В. Лидин, А. Ремизов, В. Шкловский. Печатались Р. Роллан, Д. Голсуорси, С. Цвейг. Много было и научных статей.
Буржуазия с подозрением относилась к писателю.
Горький хотел закончить лечение на юге Франции, но получить визу на въезд туда оказалось нелегко, хотя о ее выдаче ходатайствовали А. Франс, Р. Роллан, А. Барбюс: французское правительство враждебно относилось к писателю, заявлявшему о своем единстве с Советской Россией.
Когда возникло предположение о приезде Горького в Чехословакию, власти решительно воспротивились: буржуазия Чехословакии всячески поддерживала антисоветские выступления русских белоэмигрантов, которых немало жило в стране, и боялась революционного влияния Горького на пролетариат и интеллигенцию: «нельзя ручаться, что ничего не случится». В конце концов, опасаясь общественного скандала, разрешение на въезд писателю все же дали, и 27 ноября 1923 года он с Максимом и невесткой приехал в Прагу.