«Облик чеха, его натура полна деятельности, благородства, — говорил позднее Горький, — чехи — народ корректный, уступчивый в быту, внимательный к товарищу. Они — люди коллектива… Я влюблен в этот народ».
За Горьким сразу же была установлена тайная слежка, а буржуазная печать, стремясь ослабить интерес к писателю, помешать контактам с ним, не уставая повторяла, что писатель «очень болен», «прикован к постели» и его беспокоить не следует.
С апреля 1924 года Горький поселился в Италии, вблизи Сорренто.
Власти фашистской Италии с подозрением смотрят на Горького. В сентябре 1925 года полиция произвела обыск в квартире писателя, вызвавший возмущение у всей Италии. Главе итальянского правительства Муссолини пришлось заявить советскому послу, что обыск был произведен по недоразумению и такого больше не повторится. Однако в 1928 году итальянская почта перестала доставлять Горькому письма, газеты, журналы и книги из СССР.
2
За рубежом в это время о писателе ходили (в печати!) самые нелепые слухи: будто бы его сын Максим расстрелян в Москве, как о знаменитом писали о несуществующем горьковском романе «Город Нижний Новгород», печатались фальшивые интервью и беседы с ним, небылицы об отношении писателя к Советской власти. В обусловленном болезнью отъезде Горького за границу видели его разрыв с Советской страной, с Лениным.
Писатель решительно опровергает слухи, распространенные буржуазной прессой: «Советская власть является для меня единственной силой, способной преодолеть инерцию массы русского народа и возбудить энергию массы к творчеству новых, более справедливых и разумных форм жизни», — пишет он в сентябре 1922 года, а в августе 1925 года повторяет: «Мое отношение к Соввласти вполне определенно: кроме ее, иной власти для русского народа я не вижу, не мыслю и, конечно, не желаю».
Не все правильно представляли позицию Горького — верного друга нового мира — и на его родине.
Кое-кому казалось — не без влияния клеветы буржуазной печати, — что Горький чуть ли не эмигрировал из Советской России, «обзавелся виллой», «всяческими комфортами». В ответ на одно из таких писем — ленинградского рабочего и студента Попова — Горький спокойно отвечал: «Никогда, никаких вилл у меня не было, нет и, разумеется, не будет. На ложь я не способен, а было бы великой ложью, если б я обзаводился собственностью, одновременно радуясь мощному строительству социализма рабочим классом Союза Советов. «Всяческим комфортом», т. е. условиями, которых требует мое здоровье, мой возраст, моя работа, я «обзавелся» бы гораздо лучше в Союзе, чем здесь». Понимая законность вопроса, уважая обеспокоенность своего корреспондента, Горький заканчивал ответ словами «За письмо — спасибо. Очень хорошее письмо. Крепко жму руку».
«Грубо ошибочными и граничащими с хулиганством» были названы в постановлении ЦК ВКП(б) от 25 декабря 1929 года нападки на Горького в печати, в которых писателя обвиняли в том, что он становится «рупором и прикрытием для всей реакционной части советской литературы». Подобные выступления, отмечалось в постановлении, «в корне расходятся с отношением партии и рабочего класса к великому революционному писателю тов. М. Горькому».
Сложным было отношение к Горькому Владимира Маяковского.
Оба писателя находились по одну сторону баррикад, в одном лагере лагере советской литературы. Общим было их мировоззрение, общими позиции в политической борьбе. По-разному осваивая действительность, оба писателя заложили основы социалистического реализма в советской литературе. Поэма Маяковского «Владимир Ильич Ленин» и очерк Горького об Ильиче написаны с общих позиций, их близость очевидна каждому. И Горький, и Маяковский выступали против оживившегося при нэпе мещанства, обличили ложь буржуазной демократии, поджигателей войны.
Стихотворение «Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Максимовичу Горькому» было продиктовано страстным желанием поэта видеть Горького на родине, здоровым, активно работающим, и досадой, что писатель живет далеко от Страны Советов. В марте 1927 года, вскоре после публикации стихотворения, Маяковский говорил на одном из диспутов: «Хотим мы видеть Горького в нашей литературе? Хотим». В то же время Маяковский разделял заблуждение о том, что Горький «отцвел», достижения его принадлежат прошлому (и это в те годы, когда Горький писал «Дело Артамоновых» и «Клима Самгина»), думал о Горьком как «эмигранте».
Эти ошибочные представления поэта были вызваны и отсутствием личных контактов между писателями. В августе 1917 года Маяковский ушел из «Новой жизни», недовольный политической позицией газеты, а затем уехал в Москву. Шедшее от футуризма отрицательное отношение к культурному наследию, которое поэт позднее преодолел, породило у Маяковского в первые годы после революции отрицательное отношение к Горькому, который вел огромную работу по сохранению памятников культуры. Враждебную по отношению к Горькому позицию занимали литературные группы «Леф» и «Новый Леф», с которыми был связан Маяковский.