Максимилиан I

Начался грандиозный марш через Альпы. Все, кто имел имя и положение и доброжелательно относился к Максимилиану, хотели присутствовать при исполнении мечты всей жизни почти пятидесятилетнего монарха. 4 февраля 1508 г. Маттеус Ланг объявил звучным голосом на праздничной церемонии в соборной церкви Триента об официальном провозглашении Максимилиана императором Священной Римской империи. Максимилиан хитрым способом достиг цели и устремился к будущим свершениям. Германский король освободился от длившейся столетиями зависимости от благосклонности папы — с этого момента наступили новые времена в отношениях между церковью и государством!

Папа Юлиан II сделал хорошую мину при плохой игре, через недолгое время дал знать Максимилиану, что утверждает его титул. Хотя папа вел себя миролюбиво, все прекрасно понимали: Юлиан II — волк в овечьей шкуре. И вскоре он показал свое истинное лицо.

Для других европейских государств, да и для маленьких итальянских городов-государств, было ясно: папа в борьбе за власть и за расширение церковного государства вступит во все существующие союзы. До начала новых боев в Северной Италии оставалось немного времени. 10 декабря 1508 г. образовалась Лига Камбрэ, куда вошли Людовик XII Французский, король Максимилиан и Испания. Только в феврале следующего года папа решил примкнуть к направленному против Венеции союзу, возникшему в большей мере благодаря дипломатическому дару Маттеуса Ланга. Венеция мешала не только Максимилиану, заносчивую республику ненавидели повсеместно, завидуя ее богатству. Решили совместными усилиями сбросить власть Серениссимы и поделить между собой венецианские земли. Стремясь придать всей акции христианский вид, Юлиан II официально отлучил Венецию от церкви. Таким образом, приходилось бороться не с равноправным врагом, а побеждать якобы антихриста!

Общее нечистое дело обещало стать выгодным: в мае французы уничтожили собранное Венецией разношерстное войско и представили счет дожам. Республика, правда не уничтоженная до основания, пережила сокрушительное поражение. То, чего Максимилиан в силу скептического отношения к французскому королю едва ли мог ожидать, внезапно свершилось: французы добровольно передали ему Верону и Падую. Но и сами не ушли с пустыми руками, так как Максимилиан повел себя великодушно: передал наконец Милан в лен Людовику XII, на что французский король с некоторых пор не смел и надеяться.

Но положение в Северной Италии еще долго оставалось нестабильным. Венеции удалось почти мгновенно выставить новое войско. Колесо войны раскручивалось все сильнее и сильнее, театр военных действий неслыханно расширялся, пока в итальянских городах и городах-государствах не настало время, когда никто уже не понимал, где друг, а где враг. Страдания и муки, голод и нужда еще долго мучили осажденные регионы. Папа внес свой вклад в политическую путаницу: постепенно стал отходить от Лиги, аннулировал отлучение Венеции от церкви, милостиво приняв республику обратно в лоно церкви. Он представлял собой прототип вероломного властного политика, утром торжественно подписывающего договор, объявляемый недействительным при звуке вечернего колокола.

В Северной Италии все шло кувырком, а Максимилиан не мог вмешаться в бои: безденежье опять принуждало его быть сдержанным. Кроме того, важные внутриполитические задачи в государстве не могли без него обойтись. Информаторы императора, прежде всего Маттеус Ланг, держали его в курсе событий. Как уже упоминалось, Максимилиан не соглашался с Лангом, уже ставшим епископом Гурка, в отношении Франции. Ланг издавна являлся сторонником продолжительного мира с Францией. Но в этот раз в порядке исключения ему удалось уговорить Максимилиана принять предложение французского короля объединить усилия для смещения двуличного папы. Идея не могла не понравиться Максимилиану.

Но Людовику XII, вероятно, не удалось сохранить в тайне своих планов, и вскоре уже половина Европы узнала о них. Само собой разумеется, кощунственные слухи дошли и до ушей Юлиана II. Он ужасно отмстил: в момент поменял политический фронт и переметнулся к «наихристианнейшему королю Франции», не упустив возможности сделать перед этим заманчивое предложение Максимилиану, дабы привлечь его на свою сторону. Юлиан II, несмотря на преклонный возраст, оставался все тем же сорвиголовой. Для него не существовало компромиссов; он был известен тем, что лично командовал войсками и не допускал даже малейшего неповиновения. О Юлиане II, например, рассказывали, как он, шестидесятисемилетний, одетый в железный панцирь, в середине зимы, в леденящем холоде и в снегу по колено, одним из первых забрался по крутой лестнице на крепость Мирандола во время штурма. Стоя на городской стене, он громким голосом провозгласил: крепость взята, и каждый, кто посмеет ему сопротивляться, будет обречен на том свете на вечные адские муки.