Максимилиан Волошин и русский литературный кружок. Культура и выживание в эпоху революции

Помимо изначально присущего группе ощущения обособленности, создаваемого одеждой, которую носили он и его мать (а в последующие годы, как будет показано в следующей главе, и многие его гости), для укрепления чувства групповой идентичности, связанного с коктебельским колоритом, Волошин также использовал рассказы и игры. Он ввел обычай брать своих гостей на долгие прогулки по близлежащим холмам и рассказывать им истории о том, что они видят по пути, пробуждая интерес к этой местности сначала у «обормотов», а затем и у тех, кто приезжал к нему впоследствии. По крайней мере в одном из таких рассказов, произведшем глубокое впечатление на Марину Цветаеву, эта местность, Киммерия, описывалась как легендарная страна воинственных амазонок. Позднее, во время разрухи периода Гражданской войны, Волошин шутил, что, когда все остальные перебьют друг друга, в Крыму вновь восторжествует матриархат.

Он также оттачивал свое мастерство пейзажиста, пусть и второстепенного, запечатлевая местные виды и экспериментируя в акварелях с постоянно меняющимся светом и цветом моря и гор. В дальнейшем его картины и рассказы поспособствовали распространению его личной легенды, связывающей его с окрестностями Коктебеля, вплоть до того, что три возвышающихся над поселком холма повторяют его профиль (он сам ее активно поддерживал), вписывая его личность в местный пейзаж. Некоторые в этой высокообразованной дачной колонии оспаривали данное утверждение, усматривая в указанных холмах профиль Пушкина, но для любого приверженца Волошина решающим аргументом в этом споре являлась большая каменная борода. Как бы там ни было, обладание его живописными работами по сей день является свидетельством принадлежности к традиции волошинского кружка; они бережно хранятся в некоторых современных московских домах и время от времени демонстрируются с чувством меланхоличной гордости.

Волошин так и не стал вторым Пушкиным, как ему пророчили его поклонники из феодосийской гимназии. Однако у него был дар превращать обыденное в нечто большее, чем жизнь, и тем самым позволять своим юным гостям пересоздавать и заново создавать себя, пусть на время, даже если ненадолго. Он не только поощрял их участие в розыгрышах и карнавальных переодеваниях, но и уделял должное внимание и предоставлял пространство для их собственного более формального литературного и художественного творчества. Он проявлял интерес к рисункам Фейнберга и поэзии Марины, устраивал чтения произведений Марины Анастасией и Мариной и погружал их в собственное поэтическое творчество, декламируя им свои сочинения[120]. Для совсем молодых людей, все еще не нашедших свое место в мире взрослых и жаждущих ощутить собственную значимость в этом мире, его дом стал тем местом, где они могли безопасно, без какого-либо особого вреда для себя и друг для друга, сосредоточиваться на самореализации самыми разными способами. Волошин серьезно относился к их экспериментам; он поддерживал их; и он придавал им ореол важности. Благодаря этому они воспринимали его как светило, до которого им предстояло преодолеть большое расстояние, но при этом заливавшее повседневную жизнь их кружка вдохновляющим и бодрящим светом. Тем самым дом Волошина перестал быть просто местом, где живут, возвысившись до общины, обладающей собственным художественным и духовным самосознанием.

Создание такой домашней общины много значило для Волошина, хотя и у него бывали минуты сомнений. Возможно, «обормоты» не были для него идеальными членами кружка – они не были равны ему ни по возрасту, ни по знанию жизни, – да и мать была не той спутницей жизни, о которой он мечтал. Он это понимал, и это его беспокоило. Несколько лет спустя, когда ему сказали, что его «самой горячей поклонницей» является одна местная шестнадцатилетняя девушка, он отреагировал «с невеселой усмешкой: “Видимо, моя судьба – нравиться старушкам и четырнадцатилетним девочкам”» [Кривошапкина 1990: 314].

Рис. 10. Максимилиан Волошин. Окрестности Коктебеля, 1921 год. Рисунок чернилами. Архив. Вл. Купченко

Естественно, девушка была сильно расстроена, возможно, не в последнюю очередь из-за того, что он ошибся в ее возрасте [там же: 314]. Но, несмотря на этот не слишком оптимистичный и учтивый ответ, прочная сердцевина авторитета Волошина действительно располагалась где-то между стариками и молодежью. Все шутки насчет матриархата в сторону, он жил в обществе, где мужчины старшего возраста играли определяющую роль в формировании своего окружения, а также легко могли выступать в качестве «плохих отцов». Однако Волошин не злоупотреблял преимуществами своего положения. Аккуратно, словно в шутку опираясь на собственный авторитет, серьезно относясь к женщинам и детям, он заложил основы своего кружка на коктебельской даче.

Глава 5 Свои и чужие, сплетни и мифология: от коммунитас к сетевому узлу