Малабарские вдовы

Сайрус с недовольным видом сел на место, а она окинула его оценивающим взглядом. Двадцать восемь лет, такой красивый и уверенный в себе – не исключено, что он флиртовал и с другими женщинами. В здешней маленькой общине она уже познакомилась с несколькими молодыми парсийками, некоторые из них были очень хороши собой. А что, если одну из них очень к нему тянуло, но ее выдали за другого? Возможно, у Сайруса с этой женщиной тайная любовь. «Нет», – остановила себя Первин. Он любит только ее.

– Мама тебя спрашивала про визит к врачу? – поинтересовался Сайрус. – Я ей не стал отвечать.

Первин сжала губы, кивнула.

– Да. Я ей сказала, что доктор велел нам прийти еще несколько раз, нам дадут лекарства, способствующие зачатию. Это ведь не совсем ложь, правда? Мы не можем родить ребенка, пока не вылечимся.

– А ты по-прежнему хочешь ребенка? – Он склонил голову набок, будто стараясь прочитать ее мысли.

– Да, но в этом году лучше не пытаться, – сказала Первин, чувствуя на своих плечах серую шаль печали. Столько возможностей рассыпались в прах.

– Ты отказываешься от мысли зачать ребенка? Даже при том, что ты так ненавидишь эту комнату, куда уходишь каждый месяц? – Сайрус ей явно не верил.

Первин давно согласилась с тем, что они хотят ребенка, потому что именно этого от нее и ждали. Но теперь мысль эта ее ужасала: во‑первых, непонятно, будет ли ребенок здоров; во‑вторых, ясно, что воспитывать его придется под руководством мамы Бехнуш. Сказать об этом Сайрусу она не могла – вспыхнет новая ссора. Его явно опечалило, что несколько месяцев придется соблюдать целомудрие. Прочистив горло, Первин сказала:

– Я должна закончить прием лекарства. Но если твоя мать увидит пузырек с параголом, она решит, что меня нужно отправить в заточение.

– Да чего ты обо всем переживаешь? Ты стала такой занудой!

Тут же ощетинившись, Первин ответила:

– А как поступит твоя мамочка, узнав, что ты болен? Запрет и тебя в какой комнатушке, чтобы ты не распространял заразу?

– Это не смешно, – сказал Сайрус, допивая бурбон. – В Бомбее ты была другая – такая милая, ласковая. А после свадьбы стала строптивой.

– Вовсе нет! – вскинулась Первин, вспомнив, сколько раз она оставляла при себе свое мнение, как старалась угодить Бахраму и Бехнуш.

– Ты сама себя послушай. – Сайрус бросил на нее укоряющий взгляд, а потом встал и ушел внутрь.

Первин за ним не последовала. Ее обуревало праведное негодование – и обида за то, что он неведомым образом умудрился свалить вину на нее. У них и раньше случались небольшие разногласия, например по поводу того, может ли она поступить в Бетюн или Лорето, – и он одержал верх, сказав, что сейчас самое неподходящее время расстраивать родителей. У нее вся жизнь впереди, чтобы выучиться, диплом она получит меньше чем за три года. Это было правдой – но теперь-то она понимала: ему неприятна мысль, что она получит хорошее образование.

Эта подробность всплыла, когда Бахрам принялся за ужином ругать сына за то, что он невнимательно прочитал один договор.

– Я тебя не могу выгнать за раздолбайство, как тебя выгнали из Президентского колледжа! – рявкнул он, и Сайрус ответил на это взглядом, полным ярости.

Продолжая разукрашивать вестибюль, Первин с грустью вспоминала о том, чтó оставила в родном Бомбее. Узор, который она составляла, напоминал ей лепнину на фризах залов заседаний Верховного суда. В детстве она бывала в суде с дедушкой Мистри – тот иногда заглядывал посмотреть, как выступает его сын.

Первин тогда была слишком мала, чтобы понимать заковыристые слова адвокатов. Ей просто нравилось здание: там на стенах вырезано столько волков, обезьян и птиц, там изящные готические арки – среди них она казалась себе принцессой во дворце. Место, где тик и золото, братцы, времени не боятся.

Скорее всего, никогда ей больше не видеть Верховного суда. Первин подняла руку, чтобы вытереть глаза – их непривычно защипало от толченого известняка.

– Ах, какая прелесть. Ты управляешься все лучше.

Первин повернулась и увидела, что над нею стоит свекровь.

– Скоро придут дамы, будем плести, – поведала Бехнуш.

Первин попыталась сморгнуть пыль, чтобы получше разглядеть выражение лица Бехнуш. Вроде бы доброе.

– Вы будете делать кушти? – спросила Первин.

– Да, дорогая. Но только не расстраивайся: ты не сможешь участвовать.

– Почему? – Первин сама не поняла, обидело это ее или обрадовало.

– Плести могут только дамы из семей священнослужителей. Мой покойный отец был священником, у миссис Банаджи священник муж: помнишь, он проводил ваше бракосочетание?

Первин кивнула, хотя и не помнила.

– Сегодня придут дочь и невестка миссис Банаджи. Все трудятся в полную силу – нужно, чтобы к Наврузу были готовы кушти для каждого члена семьи.

– Я пойду с ними поздороваюсь. – Первин старалась встречаться с дочерями всех приятельниц Бехнуш – в надежде обзавестись близкой подругой. Девушки были милы, но не приглашали ее ни на экскурсии, ни к себе в гости. Ощущали ее подавленное состояние или считали избалованной девицей из дальних краев?