Малая Бронная

Первой вошла Мила, кивнула Але виновато, глаза красные, заплаканные. Да о ком же это речь? Кого на передовую? Милу сюда переводят, она не хочет, вот и плакала. Да ведь ее на Алино место! Неужели о ней, Але, речь? Неужели на фронт, настоящий?!

За Милой шагнул в комнату кряжистый, средних лет капитан. Шапка надвинута на самые брови, глаза быстрые, вмиг всех обежали и уперлись прямо в Алю.

— Эта?

— Она, другой все равно нет, — вздохнул Шароев.

— Слабовата, но взгляд держит, — усмехнулся капитан, не разжимая полных губ.

— Ну, кончайте, — сердито буркнул бригвоенюрист. — Счастливо, Аля, подушку забирай, тебе подарена. — И вышел за перегородку, добрый слон. За ним втиснулся и капитан. Аля присела к столу Совича, взяла его карандаш и машинально нарисовала на картоне, покрывающем крестьянский стол, совенка: в очках, с клювиком, получилось очень похоже на Совича. Рядом разместился большой неуклюжий слон, сильно смахивающий на бригвоенюриста…

Шароев, все еще стоявший в комнате, глянул на совенка, на слона, улыбнулся:

— Ты бы у нас стенгазеты делала веселые… — И спохватился: — Тебя назначают секретарем прокурора стрелковой дивизии, капитана Кодру, сейчас и отправишься с ним.

Выйдя от бригвоенюриста, прокурор дивизии хмуро кивнул Але, она взяла свой баульчик:

— До свиданья!

— А подушку? — спохватился солдат.

— Что я, маленькая? — и даже вспыхнула, представив, как тащится в обнимку с подушкой в цветной наволочке.

…Долго ехали в кузове полуторки. Капитан молчал. Але хотелось спросить, что случилось с тем, кто до нее был секретарем прокурора дивизии. Но вопрос ей самой казался глупым: наверняка того человека убили. Мужчина это был или женщина?

Вдруг кто-то крикнул: «Воздух!»

Машина встала, капитан перепрыгнул за борт, Аля с баульчиком в руках — следом. Где-то глухо ухнуло, и Алю вдруг понесло, затолкало вбок, не удержаться… Поймал ее капитан, придержал твердой рукой, сказал неодобрительно:

— Пушинка.

Шофер долго возился с мотором, было холодно, темнело.

Посыпал снег, густо покрывая мелколесье, голое, сиротливое. Казалось, этот день никогда не кончится. Наконец поехали. Тряслись опять в кузове, при посадке Аля разглядела: сиденье у шофера было уполовинено, видать, побывал в переделках.

Совсем темно, ночь облачная. Где они? Машина остановилась.

— Приехали, — вздохнул капитан и помог Але в темноте слезть с машины. Она даже «спасибо» не выговорила, так замерзла.

Вслед за прокурором дивизии она вошла в землянку. Он зажег фитиль в гильзе снаряда на поставленном на попа ящике, снял шинель и шапку. Круглая голова обрита наголо, лоб низкий, широкий, надбровные дуги выпирают, а на них крыльями — темные брови. Между небольших темных глаз короткий нос, а рот широкий, полногубый.

По Ломброзо, этот Кодру не прокурор, а самый что ни на есть преступный тип человека.

— Садись, секретарь, поешь, — и он достал из угла нар сидор. Опять хлеб, консервы… сытно, без забот. Аля даже улыбнулась.

— Ты ложись, отдыхай, ночь же, а я пойду обстановку выясню в штабе дивизии, тут недалеко.

Гильза давала порядочно света, и Аля, оставшись одна, решила наконец-то глянуть, как поживает ее рука. Закатала рукав гимнастерки повыше — размотала бинт, а накладка с лекарством сама отвалилась. Раны как не бывало! Только блестящий рубец, неровный, что-то вроде восьмерки.

— Вот это да! — ахнула про себя Аля. — Как же это могло получиться? Зажило, совсем зажило!

Все же обвязала шрам чистым бинтиком, поправила рукав, легла на нары и только тут сообразила: все дело в питании. Ела четверо суток не только досыта, но и питательно, что и нужно для поправки. Может, даже потолстела? Не выдержала, встала, вытащила из баульчика зеркальце.

На нее глянула хоть и не потолстевшая, но уже и не заморенная хорошенькая мордашка. Все в порядке, можно жить и спать спокойно. И она уснула.

Проснулась от храпа. Гильза все еще горела, а рядом с нею на краю нар спал Кодру. Она не успела испугаться, как он открыл глаза и вдруг улыбнулся, сверкнув белейшими зубами, и показался каким-то совсем другим, добрым и простым:

— Поспала? Теперь умоемся, позавтракаем и за дело. Твоя обязанность писать протоколы, клади в планшет бумагу и все остальное, и что скажу, записывай. Если понадобится, отправлю в прокуратуру фронта с документами.

На этот раз она не спросила: «И это все?» — а только кивнула.

В землянку заглянул солдат, крикнул:

— Товарищ капитан, вам пакет, срочный!

Капитан вышел, а вернулся, пряча бумаги в планшет:

— Одевайся, секретарь, пошли.

Когда вышли на утренний свет, Кодру постучал себя по левой стороне груди:

— Крепко запомни: здесь у меня партбилет и печать. Если убьют, твоя первая обязанность спасти печать. Представь, что может случиться, если она попадет во вражеские руки: любые донесения, приказы, распоряжения по всему фронту можно подделать, имея печать. Так что — это приказ.

Лицо его под низко надвинутой на лоб шапкой было темно и зверовато. Шел он вроде бы неторопливо, но быстро.

Снег, снег, пухлые облака над ним и ни признака солнца.