Малая Бронная

Где-то в стороне постреливали, но не дружно, хлопки выстрелов то замирали, то вдруг оживали. Однако там, куда они шли, было тихо.

Вдруг прокурор исчез. Отставшая Аля, пройдя шагов двадцать, увидела траншею в рост человека, внизу стоял прокурор. Смотрел, как она спрыгивает.

— Не отставать, посерьезнее! — и быстро пошел по траншее.

Траншея оказалась длинной и упиралась в расширение. В земляном гнезде установлен пулемет, возле него солдаты. Прокурор тихо переговаривался с командиром.

— Сколько дней в бою? — услышала Аля резкий вопрос прокурора.

— Беспрерывно — три, — ответил командир, стоящий лицом к пулемету.

— Проводите.

— Придется пересечь нейтральную полосу.

— Тогда до нее, а там видно будет. — И, обернувшись, кивнул Але.

В траншее солдаты прижимались к полузаснеженным стенкам, пропуская их. Кто-то сказал в спину Але:

— Дивчина с прокурором…

Они все знали, в чем дело, что случилось, а Аля ничегошеньки.

Уперлись в конец хода.

— Все, дальше полоса, а его траншея под углом 45°, — сказал командир, подавая прокурору бинокль.

Прокурор опять оглянулся на Алю:

— Вылезаем и перебежками. — И, видимо, поняв, что она не знает, что это за перебежки, сказал отрывисто, но тихо: — Делай все, как я.

Они выбрались на бруствер, и прокурор сейчас же упал в снег. Она за ним, чуть не ударившись лбом в подкованный каблук его сапога. Прокурор пополз. Она следом. Вдруг он вскочил и, пригибаясь, побежал. Аля тоже бежала, задыхаясь, стараясь не отстать. Так разогналась, что толкнулась в его спину. Он остановился, оглядываясь, и опять упал. Теперь она уже могла ползти и смотреть, привыкала к такому способу передвижения. Странно, командир говорил о полосе, а ее не видно, ее просто не было. Снег шебаршил под шинелью, осыпался при нажиме сапог, и было смешновато: никакой линии огня, ни одного выстрела, а они зачем-то ползут в чистом поле, в котором не видно ни одного человека.

Сколько ползли, она не могла определить, но увидела слева разметенный, в комьях снега и земли второй бруствер.

Прокурор вскочил, перевалил через развороченное место и спрыгнул вниз, в траншею. Она все сделала так же. Внизу оказалось что-то вроде блиндажа с навесом. Возле него сгрудились солдаты. Тут же, у земляной мерзлой стенки, прямо на снегу спал человек со шпалой в полевых петлицах. Один из солдат стал трясти его за плечо.

— Не трогайте, — резко сказал прокурор, — все по местам, ко мне присылайте по одному, а ты, — сказал он Але, — посиди-ка ты тут, позову, когда понадобится. — И ушел за поворот траншеи.

«Странно, зачем тогда взял с собой, если даже писать ничего не надо. И все, как с ребенком! Когда уже дело начнется?» — думала Аля. Присев на корточки и привалившись к дощатой стенке траншеи, она рассматривала спящего. То, что они с прокурором здесь из-за этого капитана, несомненно. Капитанская шинель с опаленной полой и рукавом, шапка сползла под затылок, открывая белый лоб и пряди русых волос, а само лицо темное и от этого кажется узким. Вглядевшись, Аля поняла, что лицо темно не только от зимнего ветра, но и от копоти, она шла мазками по губам, по щекам и по носу, туповатому, широкому. Лицо простецкое, если бы не изломы тонких бровей, сдвинутых даже во сне, и оскал приоткрытого рта: не то больно ему, не то взбешен…

— Жива? — спросил прокурор по-доброму, и Аля вопросительно подняла на него глаза. Он вздохнул:

— Нервное перенапряжение, знаешь такое понятие: просонок?

Она знала. Переутомленный человек засыпает, потом внезапно просыпается и делает что-то, совсем не вяжущееся с его характером и обстановкой вокруг…

— Надо было идти в атаку, седьмую за третьи сутки, а он скомандовал: во вторую траншею. Всех перестрелять грозился. Перед этим он не спал трое суток, задремал, его разбудили для атаки, а он в отступление. — Помолчав, прокурор сказал кому-то сзади себя: — Поспит часа три, тогда переправьте ко мне. Там уж и протокол составим. — И Але: — Пошли обратно, солдатик.

Выбрались на бруствер, побежали, пригибаясь. И тут откуда-то из противоположных снегов гукнули выстрелы. Прокурор упал и пополз. Оглянувшись, Аля поняла, что до второй траншеи, где остался спящий капитан, уже далеко, и тоже упала в снег, поползла, прижимаясь к земле и вздрагивая при каждом выстреле, понимая, что немцы обстреливают нейтральную полосу, может, и целят в них с прокурором. От своих застрочил пулемет, его пули свистели, казалось, над самой головой, но Аля сообразила: их прикрывают, отвлекают немцев. Она отстала от прокурора, столько ползти было трудно. Из первой траншеи тоже заработало пулеметное гнездо. Но немцы не успокаивались, стреляли не часто, явно прицеливаясь. Аля ползла, не поднимая головы, вжимаясь в колючий январский снег, и думала об одном: ползти по следу прокурора, и ползла, ползла… пока не уткнулась в его бок. Устал и он, видно, ну что ж, придется полежать. Прокурор не двигался и молчал. Аля придвинулась к его голове. Он уткнулся лицом в снег и теперь хрипел:

— Печать… печать…