Малая Бронная

Вера похолодела. Исмаилова странно закачалась, и вся комната поплыла. Вера прикрыла глаза. Вот оно, начало конца. Но чего же пугаться? Иного она и не ждала. Знала, когда-нибудь этот момент должен наступить. Перевела дыхание, медленно подняла глаза. Все встало на свои места. Исмаилова смотрит холодными синими глазами, ждет ответа. Ну нет, до лжи Вера не унизится. Однако и торопиться не стоит.

— Не знаю, я два года не получала от него писем.

— Откуда пришло последнее письмо?

— С фронта.

— Кем был ваш отец?

— Был? Вы хотите сказать…

В один миг все стало пустым и ненужным. Что же дальше? Бессмыслица, тоска. Почему так дрожат руки? Вера сунула их в карманы жакета. Прикусила губу, стараясь собраться с мыслями.

— Нет-нет, о нем я ничего не знаю, — отводя взгляд от побелевшего лица девушки, поспешно сказала Исмаилова. — Речь о вас.

Ослабевшей рукой Вера провела по влажному лбу, заставляя себя вслушиваться в слова Исмаиловой. Почему надо ждать худшего? Экая размазня. Так что же говорит Исмаилова?

— Кем он был до осуждения?

Ну зачем ей это? Ух и въедливая. Ответила с вызовом:

— Как и теперь — честным человеком.

— А в армии?

— Рядовым солдатом.

— Почему остались в прокуратуре после осуждения отца?

Это был вопрос-обвинение. Впрочем, Исмаилова поставила его мягко. Могла бы влепить прямо: почему скрыла.

— Не хотела уходить с этой работы. Здесь я нужнее. Людям.

— Помогать поелику возможно обиженным мира сего, — усмехнулась Исмаилова. Вера не понимала ее. Лицо Исмаиловой, землисто-смуглое, твердое, оставалось бесстрастным.

— А мать знает?

— Мама давно умерла. Мачеха взяла развод.

— Вышла замуж?

— Нет, с перепуга.

Исмаилова молча барабанила сухими пальцами по столу, на низком лбу вздулась жилка. Потом процедила сквозь зубы: — Переход на сторону врага с поля боя… измена родине… 58-1б.

— Да! Да! — не выдержав, крикнула Вера и стала бросать Исмаиловой тяжелые, как камни, слова: — Изменник власти, которую устанавливал своей кровью, своей жизнью! Изменник, строивший «Уралмаш»! И я должна отказаться от такого отца? Ради своего благополучия признать клевету! Да никогда! Никогда!

Исмаилова странно раскрывала тонкогубый рот, хмурила брови, но Вера не понимала, не слышала ничего. Вдруг Исмаилова с силой хлопнула крупной ладонью по столу. Вера невольно смолкла.

— Чего вы орете? — грубо одернула ее Исмаилова. — Черт знает что такое!

— Отца некому защитить, а заочное осуждение…

— Мне ваша защита не требуется.

Наступило тяжелое молчание. Исмаилова что-то обдумывала. Плотно сжала губы, голова ушла в поднятые углы плеч, из-под уха, рассыпаясь, нелепо торчала блестящая черная коса. Вера уже досадовала на себя. Зачем и перед кем она выкладывала душу? Именно из-за таких твердолобых, как эта чертова Кочерга, ей пришлось скрывать свое горе вместо того, чтобы искать пути к оправданию отца.

— На что вы рассчитывали? — не глядя на Веру, спросила Исмаилова угрюмо.

— На победу.

— Точнее, — в голосе ее было раздражение. Ну и черт с нею, пусть злится.

— Мир разъяснит многое. Разыщу людей, бывших с отцом в момент «преступления», подниму дело, а отца не оставлю…

— Я вас поняла, можете не повторяться. А теперь скажите: адвокатура вас не прельщает?

Почему она так ставит вопрос? Что это, боязнь за свое положение, желание отстранить от себя неприятности дипломатическим путем?

— Нет.

— Что же мне с вами делать? — Исмаилова подняла озадаченное лицо. Вера молчала. Покрутись теперь ты, голубушка. За себя-то страшновато? Так вот, милая.

— Адвокатом я могла стать сразу после института.

— Не прогадали бы. Впрочем, понимаю. — Исмаилова задумчиво теребила конец косы. — Вас давно хочет заполучить в свой отдел Мосягин. Гражданские дела не по вас, но это единственное, что я могу сделать.

Неужели это говорит Исмаилова? Вера смотрела на нее как на чудо. Эта жесткая Кочерга заслоняет ее от удара, и как просто, как решительно! Вере стало стыдно и хорошо, так хорошо, что захотелось обнять Исмаилову, как родную. Переждав, когда нервный спазм отпустит горло, Вера медленно выговорила:

— Я согласна.

— Поезжайте в Песчанск, готовьте к сдаче дела. Заявление оставите мне. Пятнадцатого июня получите приказ — и немедля сюда. Исмаилова достала из кармана жакета и порвала мятый конверт вместе с вложенным в него письмом, и Вера не посмела ничего спросить, но поняла — анонимка. Потом протянула Вере руку, жесткую, теплую, дружественную.

— Пригласите ко мне Одинцова, такой, знаете, пламенный мужчина, — сказала Исмаилова своим обычно-ядовитым тоном, и Вере показалось, что ничего не было, и уже совсем невозможным стало проявить свои чувства под взглядом этих колючих, насмешливых глаз. Она вышла. Поискала глазами рыжего Одинцова.

— Мы так не договаривались, — постучал он ногтем по стеклу своих часов. — Время — дело.

— В следующий раз ждать буду я, — пообещала Вера.

— Так я и поверил! — И он скрылся в кабинете Исмаиловой.