— Опаздываю, — Натка поцеловала Алю. — Напишу, когда будем возвращаться, встретишь. Учись!
Аля была не в силах двинуться с места. Ноги ослабли. Стало нестерпимо горько: неужели так будет всегда? Жить страхом? Нет, нет и нет!
30
Они теперь выходили из дому вместе. Молча шли по Малой Бронной, похожей на пустой коридор, со стенами домов, идущих почти сплошняком по обе стороны. Оживляли эти дома-стены белые знаки умножения в каждом оконном стекле. Считалось, что эти полоски бумаги амортизируют при взрывах, и стекла не вылетают. Наверное, для Малой Бронной так оно и было, стекла после бомбежек оставались целыми.
Когда выходили к Тверскому, мама шла почти вдоль трамвайной линии к своему институту, он стоял как раз посредине между Никитскими воротами и Арбатом. Аля же пересекала сиротливо-голый, безлистый бульвар и спускалась по улице Герцена к консерватории, вплотную к которой примыкал юридический институт, совершенно пустой, в нем гулко отдавалось редкое поцокивание женских каблучков, грохотали сапоги и костыли, мягко шуршали валенки.
Все это разнообразие шагов, миновав запертые три этажа, поднималось на четвертый. Именно там разместили первый, и единственный, курс юридической школы. Это «вознесение» под крышу возмущало всех: нынешним учащимся — вчерашним фронтовикам были тяжелы лестничные марши, а некоторым прямо не под силу. Однажды Аля видела, как парень в кожаном реглане тащил на спине другого, держащего костыли так, чтобы не мешали им обоим.
Ходатаи были и у завуча, и у директора. Оказалось, школе выделили именно этот этаж, другие ждали иных квартирантов, но, кстати, так и не дождались.
В тот день, когда Аля впервые пришла сюда на «разведку», завуч сказала:
— Не пожалеешь, наша школа теперь равносильна институту.
— А что она дает?
— Знания. Как и институт, выпускает судей, следователей, помощников прокуроров, адвокатов, нотариусов, юрисконсультов, смотря по склонности учащихся. Работы по окончании хоть отбавляй, сейчас по любой из наших специальностей людей не хватает.
— А… арбитров? — Аля вспомнила отца, он же юрист-арбитр, да еще и преподавал…
— Арбитрами и прокурорами люди становятся после основательной практики в профильных работах.
— Как это?
— Арбитру нужно поработать юрисконсультом, чтобы изучить хозяйственную деятельность, прокурору знать на практике работу следователя и помощника прокурора.
Темный лес… ни одной из этих специальностей Аля не представляла.
Оказалось, завуч не преувеличивала, говоря о высшем образовании.
Вот и сегодня Аля села на свое место в третьем ряду, ожидая лекции по истории государства и права. Слева Лиза, почти одногодка, черненькая, лукавая, общительная. Справа — Реглан, тот самый, что тащил на себе мальчика с костылями. На Реглане поскрипывающее черной кожей пальто на меху фасона «реглан», прозвище отсюда. Серую каракулевую папаху он не снял.
Не успели поздороваться, как в аудиторию стремительно вошел худощавый, полуседой, чисто выбритый мужчина.
— Доктор исторических наук, профессор, — шепнула Лиза.
Быстро вышагивая перед кафедрой от дверей к окну, профессор стал читать лекцию. Но было это совсем не похоже на «чтение». Он будто рассказывал о своей семье, о близких людях, все события жизни которых пережил вместе с ними. И голос негромкий, вкрадчивый тенорок. Не хочешь, не слушай. Но все слушали…
Под конец спаренной лекции Аля вдруг вскрикнула от боли. Этот медведь Реглан, заглядывая в ее записи, крепко ухватил за руку выше локтя, как раз где рана.
Профессор замолчал, потом сказал быстро и обидно:
— Надо сдерживать эмоции. Продолжим?
Аля прошипела Реглану:
— Еще раз тронешь, огрею.
— Сахарная у тебя рука?
— Раненая.
— Детсадовцев на фронт вроде не берут…
Профессор возмутился:
— Барышня, мне уйти или вы поговорите в другом месте?
У Али запылало лицо, а Реглан выкрикнул:
— Она ранена, а я нечаянно задел!
— Вы все задеваете, кроме знаний, — очень метко заметил профессор. — А вы пересядьте, для удобства, — сказал он Але. — Кстати, почему я не видел вас раньше?
— Она новенькая, — встал староста курса, прямой как палка Осип, самый из них старший. — После ранения лечилась.
Кивнув Осипу, профессор продолжал свое общение с людьми далекого прошлого, делая Алю и ребят свидетелями потрясающих событий, порождавших, как говорил сам лектор, юридические нормы. «История государства и права»… До встречи с профессором Аля посчитала бы это словосочетание серьезной скучаниной. Оказывается — нет!
— Понравилось? — спросила в перерыве Лиза.
— Потрясающе.
— Профессор читал лекции в Сорбонне, на французском языке, — с гордостью сказала Лиза, будто сама читала эти лекции в Париже.
Парни потянулись на лестничную площадку курить. Туда же проследовали женщины, одна в серой шубке, другая с чернобуркой через плечо.
Первым накурился Реглан, вернулся в коридор, сказал девочкам:
— Там наши дамочки растравляют аппетит воспоминаниями о довоенных застольях.
— Что им тут делать? — возмутилась Лиза. — Учиться всерьез не могут…
— Учащимися называться почетнее, чем домохозяйками, — ухмыльнулся Реглан.