Малая земля

Сдавленно выругавшись, Федор ответил длинной, патронов на пятьдесят, очередью, заставляя особо ретивых стрелков убавить боевой пыл и залечь. Старлей же, пальнув куда-то «в направлении противника», лихорадочно прикидывал диспозицию и варианты собственных действий. Диспозиция выходила донельзя хреновой, хреновей некуда: они-то стреляли по самолетам, потому расположение остального аэродромного хозяйства (по которому работала зенитка Ивченко с Мелевичем) оставалось с их стороны. И основные силы фрицев сейчас идут именно отсюда. Парни пока еще имеют шансы уйти, но кто-то ведь должен и прикрыть их отход. «Кто-то» – это, в смысле, они с Карасевым. Вот только… к чему обоим-то погибать? Пусть даже и донельзя героически? С эмгэшником он и в одно рыло справится. Вот только парашютист же упрямый, может и заартачиться…

– Федь, отсекай фрица, дай мне пару минут. – Решение пришло неожиданно. Уложив на колени трофейную планшетку, старлей вытащил блокнот и торопливо, едва не сломав грифель карандаша, набросал несколько предложений. Писать практически на ощупь было непривычно, но особого смысла в его каракулях и не имелось: никакой серьезной информации записка не несла, предназначаясь исключительно для сержанта. Так ему будет проще уйти, искренне веря, что командир передал нечто донельзя важное, что не должно попасть в руки противника. Главное, чтобы не перестарался, блин.

Над головой экономно тарахтел «МГ-42» и эмоционально, на чем свет стоит матерился Карасев. Горячие гильзы сыпались вниз, порой негромко звякая о шлем. В ответ тоже стреляли, но уже не столь интенсивно: внезапно оказаться под пулеметным огнем противник не ожидал. Увы, но ситуацию в целом это никак изменить не могло. Рано или поздно их обойдут с флангов и тупо закидают гранатами.

Запихнув блокнот обратно, Алексеев, поколебавшись, снял с пояса ножны со штык-ножом:

– Сержант Карасев, слушай боевой приказ!

– А? Чего говорите, тарщ командир? – Парашютист очумело взглянул на морпеха. – Виноват, не расслышал. Оглушило малость.

– Приказ, говорю, слушай! – Старший лейтенант впихнул в руки бойца полевую сумку. – Уходишь немедленно, догонишь ребят, маршрут отхода знаете, вместе разрабатывали. Идите в точку встречи, если не получится – возвращайтесь на плацдарм самостоятельно. Населенных пунктов и дорог избегать, идти только лесами. Планшетку доставишь капитану третьего ранга Кузьмину или майору Куникову, передашь лично в руки. А вот это, – поверх планшета легли обшарпанные ножны, – передашь старшине Левчуку, он поймет. И сидор мой забери, мне без надобности. Только поосторожнее с ним, там килограмма с полтора тротила и детонирующий шнур, тоже старшине отдашь. Ну, или по дороге потратишь, мало ли как оно выйдет. Все, ноги в руки – и ушел. Бегом!

– Как же это?! – охнул Карасев. – Неправильно… как же я вас одного-то оставлю?! Не могу я так…

– Сержант! – почти до крика повысил голос Алексеев. – Охренел?! Выполнять приказ командира группы и старшего по званию! Ну, не слышу?

– Так точно, – засопел, пряча взгляд, десантник.

– Вот и договорились, – кивнул старлей, понизив тон. – Не спорь, Федя, знаю, что делаю. Так нужно. Вон туда отползай, я прикрою, дальше сам разберешься. Парням привет передавай. И, кстати, гранату свою знаменитую оставь, мне нужнее. А те наряды я с тебя снимаю, искупил, так сказать, проявленной в бою личной храбростью. Все, дуй! Вперед, я сказал! Три секунды – и я тебя в упор не вижу!

Убедившись, что парашютист благополучно растворился в темноте, Степан поудобнее обхватил шейку пулеметного приклада. Никаких сомнений в душе, как ни странно, не было и в помине. Равно как и страха. Исключительно твердая уверенность, что он все сделал правильно.

Неизвестно чему улыбнувшись, морпех глубоко вздохнул, на миг до боли зажмурив глаза.

Морозный воздух пах порохом, горящим авиационным бензином и смертью.

Поймав в прицел подсвеченные далеким пламенем фигурки осторожно приближающихся врагов, с присвистом выдохнул и плавно, как учили когда-то, потянул спуск…

* * *

Сознание возвращалось тяжело. Нехотя, можно сказать, возвращалось, словно обидевшись на хозяина за то, что довел его до столь плачевного состояния. В голове вяло ворочались разрозненные обрывки воспоминаний, словно он смотрел дурно смонтированный документальный фильм. Захваченная зенитка, горящие самолеты, взрывы, принимающий из его рук планшетку парашютист, бьющий в плечо пулеметный приклад, фигурки приближающихся фашистов, чьи-то горящие ненавистью полубезумные глаза под срезом каски, падающая под ноги граната… на этом «пленка» резко обрывалась.