Мальчик Джим

Уважаемый мистер Уайтсайд.

Мои братья объяснили мне, что, отказываясь от повторного брака, я каким-то образом лишаю Джима дружеского общения с мужчиной, столь необходимого для формирования характера мальчика. Я в недоумении. Хотелось бы мне знать, мистер Уайтсайд, как это мой сын может страдать от недостатка дружеского общения и любви со стороны мужчин, когда каждый из моих братьев с радостью готов отдать свою жизнь ради него? Непонятно, что именно могут дать мальчику, оставшемуся без отца, четверо мужчин, а трое – не смогут? И, выйди я замуж за человека, который хочет забрать меня и Джима из нашего дома, разлучить его с любимыми дядями, разве не будет мой сын страдать оттого, что место, занимаемое тремя, будет занято лишь одним человеком? И если уж Джиму так неизмеримо поможет увеличение числа любящих его мужчин, то не будет ли он в равной степени и обделен из-за потерь?

И все же, несмотря на мои протесты, братья сказали мне, что вы желаете официально поговорить со мной и сделать мне предложение. (Что меня чрезвычайно удивляет: разве можно считать, мистер Уайтсайд, что мы с вами действительно знаем друг друга. Я знакома с вами как с человеком, ведущим дело с моими братьями, – и не более того. Да и я для вас всего лишь одна из женщин, вдова. Вы видели меня только сидящей на крыльце или идущей в церковь с сыном и братьями.) Вам, должно быть, приятно, мистер Уайтсайд, что мои братья выбрали вас и поддерживают, так как они замечательные, честные, добрые христиане и порядочные люди. Я уверена, во всем, что бы они ни делали, ни говорили, ни предлагали, они прежде всего пекутся о моих интересах и интересах моего сына. И это единственная причина, заставившая меня написать вам сегодня. Мои братья сказали мне, что это в моих интересах и, что особенно важно, в интересах моего сына Джима. Должно быть, вы понимаете, что я живу только ради него, он проходит через мою тихую жизнь по следам своего отца, который умер всего десять лет назад, и Джим приносит мне радость. По той только причине, что мои братья (которых я люблю и почитаю) полагают, что, если я не встречусь с вами и не выслушаю того, что вы мне скажете, то это будет в ущерб Джиму. Поэтому я выслушаю все, что вы желаете мне сказать.

Но должна предупредить вас, мистер Уайтсайд, я не могу представить себе, что вы можете сказать такого, что изменило бы мое мнение. Не думаю, что вы поймете то, что собираюсь сказать я, но я – замужняя женщина, и это простая истина, с которой я проживаю каждый день. (Прочитав это, вы уже, вероятно, считаете, что я не в своем уме?) Выходя замуж за Джима Гласса, я не допускала вероятности, что выйду замуж за кого-нибудь еще. Поверьте мне, мистер Уайтсайд, никто лучше меня не понимает, что мой муж мертв. Он умер в поле, когда на солнце обрабатывал хлопок, ровно за неделю до того, как родился Джим. И это неоспоримые факты моей жизни. Но так уж получилось, мистер Уайтсайд, хотя муж мой и мертв, я ощущаю себя замужней женщиной. Так как могу я выйти замуж за другого?

И все же мои браться, несмотря на то что понимают мое состояние, вас поддерживают. Они умные, добрые люди, работают во славу божию, хотя и не заявляют об этом во всеуслышание. (А я, не прекращая, молюсь за них и в глубине души считаю, что это так!) По этой причине я встречусь с вами. Встречусь один раз и выслушаю, что вы мне скажете. Пусть это не вселяет в вас надежду, мистер Уайтсайд. Я делаю это только потому, что мои братья считают: я должна это сделать, так будет лучше для Джима, за которого я благодарю господа каждый божий день. Итак, я встречусь с вами. В следующий раз, когда ваши дела коммивояжера приведут вас в наши края, сообщите одному из моих братьев, и он все устроит, ибо это их идея и ответственность лежит на них. Мое дело – только выполнить их просьбу.

При этом остаюсь с лучшими намерениями,

искренне ваша,

Элизабет Макбрайт Гласс

Сочельник

Джим проснулся от испуга, когда кто-то жесткой рукой зажал ему рот. Над ним склонилась темная фигура. «Док, не бойся!» – прошептала фигура.

Это был дядя Зино. Джим почувствовал, как разросшийся было в груди испуг съеживается, становясь все меньше и меньше.

– Обещаешь вести себя тихо?

Джим кивнул.

– Обещаешь не проронить ни слова, пока мы не выйдем из дома?

Джим снова кивнул.

– Хорошо, – прошептал дядя Зино и убрал руку. – Одевайся, пойдем в одно место.

Стоило Джиму отбросить одеяла, как его схватил в свои объятия холод неотапливаемой комнаты, моментально поглотивший все оставшееся от одеял тепло. Он поспешно надел носки, рубашку, комбинезон, а затем и ботинки.

Джим даже не думал, куда они пойдут. Он только недоумевал, как это странно идти куда бы то ни было посреди ночи в канун Рождества. Мальчик просто был возбужден. За ним пришел дядя Зино – так какое имеет значение, куда они пойдут!