Мальчик Джим

Джим перегнулся вперед – ему очень хотелось увидеть места, на которые смотрел его отец. Он подумал: «Мой отец ходил меж этих деревьев. Он сидел вот на этом камне и отдыхал». С каждым поворотом дороги Джим представлял, как встретил бы здесь своего отца, бодро идущего по лесу. Все его вещи находились в небольшом мешке, перекинутом через плечо. Джим Гласс-старший прожил всего шесть лет после того, как совершил это путешествие. Он умер в возрасте двадцати трех лет.

– Ты думаешь, это был призрак? – спросил Джим. – Думаешь, что какая-то нечистая сила преследовала моего отца?

Губы дяди Зино поджались, а лоб нахмурился.

– Нет, – проговорил он наконец. – Я не думаю, что нечто плохое преследовало твоего отца. Думаю, что у него было плохо с сердцем. Видимо, сердце у него остановилось, и он умер. Думаю, что так. О другом я не думаю.

Дорога изобиловала подъемами и спусками. Резкие повороты появлялись один за другим – каждый последующий был более непредсказуем, чем предыдущий. Между тем дорога поднималась еще выше. Дядя Зино вел машину на минимальной скорости. Дядя Корэн и дядя Эл слетели со своих стульев и сидели на полу кузова. Джим почувствовал, что его подташнивает.

Папоротник, из которого тянулись вверх деревья, сменили густые заросли лавра и рододендрона, чьи темные листья перешептывались, как эхо, когда грузовик проезжал мимо. За одним из поворотов маленький ручеек выскочил на дорогу; когда они его переезжали, он посмеялся над ними веселыми брызгами и исчез в зарослях лавра на другой стороне дороги. Через некоторое время, несмотря на густые заросли, которые не давали возможности увидеть горы с определенного расстояния, Джим почувствовал, что небо оказалось теперь под ними.

– Получается, мы поднялись в воздух? – спросил он.

– Мы только поднимаемся, – отозвался дядя Зино.

Наконец они совершили последний, змееобразный поворот и выехали на альпийскую долину, у которой с одной стороны возвышалась вершина Линз-Маунтин, а с другой – низкая горная гряда. Ручей Пантеры, извиваясь, бежал между горной грядой и пиком, как будто проходить у вершины горы было самым естественным делом для ручья. Высоко над долиной среди блестящей зелени деревьев цвели рододендрон и лавр. По склонам горы и горного хребта были разбросаны полянки из лаванды и белых цветов. Дядя Зино снизил скорость и указал на дикое вишневое деревце, выделявшееся своими цветами на склоне горной гряды. Отсюда, снизу, очертания горного хребта не были видны – они скрылись за большой горой, а долина, по которой они ехали, пропала из поля зрения. На горе до сих пор еще была поздняя весна, тогда как у домов в Элисвилле – лето в полном разгаре.

Расщелины со ступенчатыми краями, разделенные острыми выступами, спускались по сторонам горы прямо к долине. Из каждой расщелины вытекал ручеек, стремившийся отыскать ручей побольше; сверху, у каждой расщелины, пролегала узкая тропинка. Джим смотрел, насколько хватало глаз, куда ведет каждая из таких тропинок. Сначала он заметил небольшой бревенчатый дом; его выметенный двор был огражден забором из реек. В дверях стояла женщина с ребенком на руках. На поле рядом с домом высокий мужчина, шедший за парой волов, обрабатывал в поле молодую кукурузу. Джим рассматривал их, вытянувшись из окна и обернувшись назад.

В начале долины, там, где заканчивался горный хребет, на склоне горы над дорогой оказалось свободное от растительности место. Джим перегнулся через дядю Зино, чтобы посмотреть на мир вокруг, но дорога повернула опять, и не успел он многого рассмотреть, как она стала подниматься к вершине.

– Мы сможем здесь остановиться на обратном пути? – спросил он.

– Посмотрим, – ответил дядя Зино.

Они проехали мимо лавки, церкви, небольшой почты и однокомнатной школы, в которую ходили жившие в горах дети, пока она не закрылась. Проехав милю после школы, они повернули и подъехали к лесопилке. Дядя Зино съехал с дороги и остановился. На одной стороне сарая для пиломатериалов были сложены бревна деревьев лиственных пород, а на другой – свеженапиленные доски. Из сарая раздавался рев незатихающей бензопилы – ее лезвия жадно врезались в древесину. Из тени вышел мистер Карсон и через утоптанный земляной двор пошел к ним. На нем был комбинезон и выцветшая холщевая рубашка. Штанины комбинезона заправлены в высокие, покрытые землей зашнурованные ботинки лесорубов.

– Это отец Пенна, – сказал Джим.

– А это его лесопильня, – отозвался дядя Зино.

Мистер Карсон подошел к грузовику, поговорил с дядей Корэном и с дядей Элом и заглянул в окно к Джиму. Стружки повисли орнаментом на его длинной черной бороде. Пахло от него бензином, потом и ароматным мылом.

– Зино, – сказал он.

– Рэдфорд, – проговорил дядя Зино.

Мистер Карсон взял руку Джима и сжал ее, как показалось Джиму, слишком сильно.

– Привет, мистер Карсон, – проговорил Джим, стараясь не моргать.

– Спасибо, что приехал навестить Пенна, – сказал мистер Карсон, как показалось Джиму, хмуро глядя ему в глаза.