Накануне освобождения Яков нам сообщил, что нацисты увезли 150 еврейских мальчиков. Их отправили на поезде в никуда. Эсэсовцы просто хотели избавиться от них, скрыв следы своих преступлений. Сейчас выходить из барака опаснее всего, предупреждал он.
Перед самым рассветом, когда в лагере стояла полная тишина, Абе, однако, согласился бежать со мной. Откуда нам было знать, что до свободы осталось каких-то пару часов? Нам представился шанс – везде, в том числе в казармах СС, было тихо. Мне не пришлось напоминать Абе, что караульные на сторожевых башнях могут и не спать и что обычно они используют заключенных, которые покинули свой барак, в качестве мишеней, тренируясь в стрельбе, и если кто-то выйдет помочиться или покурить, его ждет смерть.
Когда мы с Абе пробрались наружу, то первым делом вымазали грязью лица и белые полосы на лагерных робах, надеясь, что такая маскировка нас спасет.
Пока мы по сантиметру, практически на цыпочках, пробирались к металлическим воротам, я увидел цветок.
Белый цветок, выросший в грязи.
– Кажется, мы умерли, – шепнул я Абе.
На улице было прохладно. В тусклом свете огней с караульной башни я видел облачка пара, вырывающиеся у меня изо рта.
– Значит, это небеса? – прошептал Абе в ответ, тоже заметив пар от своего дыхания.
Мы с ним замерли. Тишина вокруг пугала и тревожила еще сильней, чем страх быть убитыми американской бомбой. Я шепнул Абе, что предпочел бы слушать зычный храп Якова или спокойный голос Большого Вилли, который будит нас на утреннюю перекличку.
После полудня 11 апреля 1945 года мы с Абе прятались под деревянными нарами – застывшие во времени, не понимая, живы мы или мертвы.
Снаружи слышались звуки быстрых шагов, приветственные крики и песни.
Яков заглянул в здание и сказал, что теперь все мальчики могут выходить. Подполье и сопротивление захватили лагерь, эсэсовцы ушли. Часы над входом остановили на отметке 3.15 – это был момент нашего освобождения.
Я думал только о том, что много лет каждое утро просыпался в кошмаре.
А теперь передо мной открывалась целая жизнь. Я выжил.
«Но что такое жизнь? – думал я, глядя, как американские джипы въезжают в лагерь. – Что может придать ей смысл, если тебя превратили просто в порядковый номер?»
– Меня зовут 117098, – сказал я американскому солдату, когда он спросил мое имя. Вот кем я был целых три года.
Номером 117098.
Даже белый цветок в грязи – символ надежды – напугал меня.
Он олицетворял свободу, в то время как я знал только плен.
* * *