Мальчик из Джорджии

Мой старик зашагал вниз по ступенькам.

 — Па, можно мне с тобой? —  спросил я.

 Но мама не дала ему ответить.

— Ступай с отцом, Вильям, — сказала она, — За ним глаз да глаз нужен,

— Пойдем, сынок! — сказал папа, махнув мне рукой. —  Ну, живо!

Мы быстро прошли улицу, пересекли железную дорогу и направились прямо к пустырю, где между балаганами кое-где еще росла высокая, по колено, трава. Балаганы были разбросаны по всему пустырю, и перед ними уже толпился народ. У входа в каждый висели большие разрисованные полотнища, а под ними, на подмостках, зазывалы выкрикивали что-то и сами же продавали билеты. Мой старик остановился перед балаганом, где на полотнище были нарисованы голые женщины.

— У тебя десяти центов не найдется, сынок? — шепнул он мне.  — Отдам при первой возможности.

Я мотнул головой и сказал ему, что у меня есть только одна монета в двадцать пять центов, которую я приберег на билет в балаган, где показывают ковбойские скачки.

—Дай, сынок, взаймы, — сказал он, щупая снаружи  мой карман. — Я сейчас же верну. Ты и спохватиться не успеешь, есть у тебя деньги или нет.

— Мне хочется посмотреть ковбоев, па, — ответил я и, сунув руку в карман, зажал монету в кулаке. — Не бери, па! Ну, пожалуйста! Я больше двух недель копил.

Человек, который продавал билеты, взял большой желтый рупор и начал кричать в него. Мой старик так и заплясал от нетерпения, не переставая дергать меня за карман.

—  Слушай, сынок,— сказал он. — Из-за чего у нас спор? Из-за чепухи —  подумаешь, двадцать пять центов! Когда ты захочешь их потратить, я тебе верну. Мигом  верну.

— Ведь мама велела нам найти Хэнсома, — сказал я. — Пойдем лучше поищем его. Знаешь, какая она, опять будет браниться, если мы не приведем Хэнсома домой.

— Подумаешь, какая спешка — разыскивать этого черномазого, — сказал он, хватая меня за локоть и стараясь выдернуть мою руку из кармана. — Я, сынок, дело говорю. Давай деньги без лишних споров. Когда ты просишь то десять центов, то больше, разве я тебе отказываю, если у меня есть что дать? Надо по-честному — теперь ты давай. Ведь мне ненадолго.

В балагане заиграла музыка, и человек, продававший билеты, опять взялся за рупор.

—  Спешите! Спешите! — закричал он, в упор глядя на моего старика. Представление начинается! Голенькие танцовщицы —  звезды всех стран мира —  готовятся к выходу. Пользуйтесь таким случаем, больше он вам не представится. Если не пойдете, будете каяться всю жизнь! Торопитесь, пока есть билеты! Девушки хотят плясать, зачем томить их! Спешите! Спешите! Спешите!

— Слышишь, сынок? — сказал мой старик, изо всех сил дергая меня за руку. — Представление сейчас начнется, и я все прозеваю.

Он выдернул мою руку из кармана, разжал мне пальцы, и я не удержал монету, потому что сладить с ним было трудно. Он сцапал ее, подбежал к человеку с рупором, выхватил у него билет и бросился в балаган. Делать мне было нечего, и я сел на землю и стал ждать своего старика. Музыка в балагане играла все громче и громче, потом я услышал, как там забили в барабаны. Прошло минут пять, музыка вдруг смолкла, и кто-то откинул изнутри полы балагана. Оттуда высыпала толпа мужчин, и позади всех, предпоследним, шел мой старик. Теперь вид у него был гораздо спокойнее, но он попер почему-то напрямик и, неожиданно для самого себя, наткнулся на фонарный столб,

 — Па, а где сдача с двадцати пяти центов? — спросил я, догоняя его. — Ты отдашь мне сдачу?

 — Потом, сынок,— сказал он, потирая ушибленную скулу, — у меня в кармане она будет целее. Тебе отдай, а ты ее, чего доброго, потеряешь.

Мы пошли между двумя рядами балаганов, поглядывая по сторонам, нет ли где Хэнсома. И, пройдя почти до самого конца, вдруг увидели его.

 — Господи! Что он здесь делает, этот Хэнсом? —  сказал папа, останавливаясь. Хэнсом стоял за большим куском брезента, высунув голову в круглую дыру, вырезанную посредине. Шагах в десяти - пятнадцати от него была скамейка, а на ней лежала груда бейсбольных мячей. У скамейки стоял человек в красной шелковой рубашке, в руках у него тоже были мячи.

— Три мяча на десять центов, а тому, кто попадет в черномазого, выдается душистая сигара, — говорил он.  — Подходите, друзья, проверьте свою меткость. Если черномазый не увернется, сигара ваша.

— Хэнсом, как это ты попал в такую передрягу? — крикнул мой старик, — Что случилось?

— Здрасте, мистер Моррис! —  сказал Хэнсом. — Хэлло, мистер Вильям!

 — Хэлло, Хэнсом! — сказал я.

—  Тебя привязали? — спросил папа, — Ты что, не можешь уйти оттуда?

—  А я, мистер Моррис, вовсе не хочу уходить, — ответил Хэнсом. — Я здесь на службе.

 — Что это тебе вдруг приспичило сегодня утром, почему ты удрал?

— Вы, мистер Моррис, сами знаете почему, — сказал Хэнсом. — Мне у вас надоело — работаешь даром, да еще банджо у тебя отнимают. Мне надоело, когда со мной так обращаются. Но я на вас не сержусь, мистер Моррис.

— Сейчас же вылезай оттуда и марш домой, — сказал папа.— Дома беспорядок, а прибрать некому, Так нельзя — вдруг взял да ушел.