Мальчик из Югуру

«...Ветер разорвал небесные заслоны, — рассказывала бабушка. — Завывая от ярости, он вихрем кружился вокруг горы, откуда доносился страшный и нескончаемый рокот. Звук этот то ширился, то стихал, то снова грозно разрастался и постепенно, продолжая свое круговое движение, превращался в невыносимый свист, настолько пронзительный, что все жители деревень, расположенных у подножия горы и даже дальше, затыкали пальцами уши, чтобы от такого сверхчеловеческого испытания не лопнули барабанные перепонки... А гора была высокой, очень «высокой, такой высокой, что почти касалась неба. Потрясенная до глубины своих недр, потому что аллах выбрал ее среди всех гор мира, застонала она от боли и радости...»

Ну конечно! Айао попал в сказочный мир нам Алайи. И если теперь, после очередного рассказа, она, как всегда, спросит его: «Все ли ты понял, мой Малышка?» — он ответит ей: «Конечно, нам, ведь я сам был на горе Югуруне, я слышал дыхание ее владыки».

Айао увидел себя высоко над землей. Разве не простиралась под ним вся деревня Югуру? Разве не забрался он выше всех? Ему в самом деле казалось, что с горы Югу-руны до неба рукой подать, и он подумал: «Должно быть, аллаху совсем было нетрудно — при желании — спускаться сюда».

— Ну что ж, друзья мои, пора снова в путь, иначе нам не достанется хороших матрацев, — послышался голос Ки-ланко.

Все поднялись разом, как по команде.

— Зачем мы идем на рынок за матрацами, ведь их делает нам Сикиди? — спросил Айао, спустившись на землю из мира волшебных сказок.

— Правильно, и мы, конечно, купим матрацы у нам Сикиди, — ответил Киланко.

— А потом их надо будет нести домой?

— Конечно.

— А разве нельзя было купить их у нас в деревне?

— Иди и помалкивай, — строго оборвал его отец.

Они снова выбрались на тропинку. Дорога вилась серпантином по склону горы. С того места, где они находились,— а прошли они уже больше половины пути, — стало видно утопающее в зелени селение Афежу с его хижинами и палаткам!?, крыши которых сливались в серые, а иногда и вовсе неопределенного цвета пятна. Каждый, дойдя до этого места, невольно останавливался, чтобы полюбоваться селением, настолько был красив в любое время года вид на Афежу. В сердце путника росло желание поскорее добраться до селения, а в мыслях и мечтах он уже был там.

За исключением Айао, все дети, так же как и Киланко, знали этот путь. И все-таки, увидев в этот день Афежу с горы Югуруны, они, как зачарованные, залюбовались им. Киланко прошептал:

— Ты должен благодарить бога за то, что родился в этом краю.

Кто-то из детей, решив, что отец обращается именно к нему, спросил его. что он сейчас сказал.

— Я сказал, что мы скоро придем на базар, — ответил отец.

— Отсюда Афежу особенно красиво, — сказала Ньеко.

— А я почти ничего не вижу, — проворчал Айао.

— Станешь большим — увидишь, — ответил ему Бурайма.

— Когда вам было столько же лет, сколько ему, я сажал вас на плечи, чтобы вы могли посмотреть отсюда на Афежу, — сказал отец.

После этих слов он подхватил Айао и посадил его себе на плечи. Ноги Малышки свешивались на грудь отца, и тот придерживал его за щиколотки. Наши путники остановились полюбоваться открывшейся перед ними картиной, и те, кто следовал за ними, сделали то же самое. Восседая на плечах отца и став «самым большим из самых больших», Айао задыхался от счастья, но сдерживал свою радость. Ему очень хотелось, чтобы его пронесли еще немного, до перевала. Все получилось именно так, как если бы он выпросил эту милость у бога, о котором он не имел, впрочем, ни малейшего понятия. Отец пронес его на плечах более трехсот метров, и Айао с интересом оглядывал все вокруг, держась двумя руками за голову Киланко, который опустил его на землю только тогда, когда они начали спуск.

Невольно все пошли быстрее. Тем, кто нес вещи на голове, пришлось придерживать их руками. Все старались замедлить шаг, чтобы не поскользнуться, не покатиться с горы и не переломать себе костей среди камней и колючих кустарников. Проходили _:как раз то место, где, особенно после дождя и обильной ночной росы, идти было очень опасно. Осторожно, как это делают попугаи или канатоходцы, они шли, цепляясь пальцами ног за глинистую, красноватую от примеси железняка землю. И все-таки они спускались слишком быстро, словно какая-то неудержимая сила подталкивала их сзади.

Вдруг Бурайма поскользнулся и, сделав замысловатый пируэт, смешно запрыгал на одном месте, а потом упал на руки, словно склонился в каком-то причудливом поклоне.

Когда он поднялся, руки его были ободраны и все в грязи. Он стал ворчать, уверяя, что кто-то подставил ему ножку.

— Ну это уж слишком, Бурайма! Не все такие злые, как ты. Почему обязательно кто-то должен был подставить тебе ножку? Дорога скверная, и мы стараемся идти как можно осторожнее, — сказал Киланко, рассердившись на своего старшего сына за то, что он всегда пытался обвинить братьев и сестер в любой из своих неудач.

Бурайма замолчал и всю остальную дорогу шел, широко расставив в стороны свои грязные руки, словно надутый индюк.