Мальчик из Югуру

— Да, я знаю, трава не сжалится надо мной, и участок зарастет. Но если бы я не проявил инициативу и не начал бы заниматься им вместе с вами, то будьте уверены, что после нашего отъезда отец принялся бы за работу сам или обратился бы к кому-нибудь за помощью.

— Верно, но... — возразил было Камара.

— Тогда хватит болтать. Раз уж начали, доведем дело до конца, — прервала его Сита.

— Все согласны? — спросил Исдин.

Никто не ответил, но все молча направились к дому.

На следующий день, не дожидаясь приказа, сразу же после завтрака, поев просяной каши, жареной маниоки и кокосовых орехов, каждый из них взял по корзине. Юноши захватили еще и лопаты, и все отправились к подножию Югуруны. Анату, встретив их по дороге, когда они уже десятый или пятнадцатый раз возвращались обратно, тут же присоединилась к ним. Она, как и Сита, после окончания школы не стала продолжать учебу. Разница в годах на шесть лет не мешала девушкам часто встречаться. Вкусы у них были далеко не одинаковые, но обе очень любили свою деревню и мечтали о ее будущем, поэтому много читали и для практики старались между собой говорить по-французски.

Покрытые пылью с ног до головы, но довольные тем, что участок преображался прямо на глазах, все постепенно начали замечать, что затея Айао перестала представляться им такой уж безумной, какой она показалась в самом, начале, когда Киланко, отдавая участок, сам не верил в реальность замысла сына. За восемь дней работы ребята выложили камнем всю площадку. Счастливый Айао был от души благодарен своим братьям, сестрам и Анату за помощь.

Каждое утро, вплоть до самого дня отъезда в Джен-Кедже, будущий учитель, заложив руки за спину или же спрятав их в карманы шорт, долго и медленно прохаживался по участку. Иногда он с братьями играл здесь в волейбол, перебрасываясь, как мячом, огромным грейпфрутом.

45. СМЕРТЬ НАМ АЛАЙИ

— Вообще-то он, конечно, неплохо все это задумал, но поступать так нерасчетливо — забросить участок, когда вложено столько труда в его расчистку, — можно лишь после того, как побываешь в школе белых, — заметил отец Анату в разговоре с Киланко спустя несколько дней после отъезда студентов в Джен-Кедже.　

— Бог знает, что им там вбивают в голову. Ты им говоришь, что это черное, а они твердят, что коричневое. Тебе кажется это белым, а они уверены, что это желтое. И без конца вам противоречат, правда, так безобидно, что смешно было бы на них сердиться.　

— Я тебе очень сочувствую! У тебя столько детей, и все они решили уподобиться белым.　

— Хотя у меня нет никакого права вмешиваться в разговор взрослых, мне хотелось бы вступиться за моих братьев и сестер, — сказала Сита. — Никто из них и не думает подделываться под белых. У белых они только учатся, как стать полезными своей стране или хотя бы нашей деревне. Это, например, заветная мечта Айао. Вы же видели их здесь во время каникул. Разве можно их в чем-нибудь упрекнуть? Это настоящие дети своей деревни... Извините, что я вмешалась в ваш разговор.　

— Ну вот! Опять мы попали впросак! Как тут можно сердиться, если с вами разговаривают так спокойно, вежливо, любезно и с улыбкой, пусть даже убеждая вас, что вы не правы, — сказал Джилага.　

— Да, стареем мы, мой друг. И для нас, пожалуй, сейчас, чтобы не казаться слишком старыми, лучше всего поступить в школу молодых, постараться понять их. Но баловать наших детей тоже не следует.　

— Да разве это возможно? У меня Анату, стоит ей только на минуту освободиться, тут же садится за книгу и начинает читать или же пишет письма своим белым подругам. Я вот все думаю, что же можно читать подряд целыми часами и что такое можно писать друг другу?　

— А у меня еще хуже. Сита хочет, чтобы одна из ее белых подруг приехала на каникулы, на полтора месяца, в Югуру!

— Господи! Что она, с ума сошла, твоя дочь? Нужно ее выдать замуж!

— Тише! Не говори таких слов, а то она тебя возненавидит.

Отцы, матери, бабушки, отдавая детей в школу с единственным намерением сделать их грамотными, постепенно убеждались в необходимости образования, увлеченно следили за их успехами, но затем, уже не в силах во всем разобраться, они переставали понимать, к каким высотам поднимаются эти юноши и девушки. Ставшие неразлучными подругами, Сита и Анату постоянно жили в каком-то мире грез, куда торопились поскорее вернуться, покончив со своими домашними делами. И постепенно, подобно художнику, который осторожно накладывает на холст всё новые и новые мазки, они изменяли заведенный в доме порядок, следуя новшествам, о которых узнавали из ежемесячника, получаемого Ситой из Франции. Рациональное питание, элементарные навыки гигиены, отдых, короткие прогулки после обеда с матерью или с отцом, а иногда и с бабушкой Алайей, которую Сита понемножку заставляла ходить, — вот что входило в круг забот молодой хозяйки.