Мальчик из Югуру

«Я не хочу больше, чтобы дети моей деревни ходили каждый день в школу за двенадцать километров. Туда и обратно— это более двадцати километров».

«Двадцать километров — да это же пустяк для маленьких африканцев!»

«Конечно, но зачем такая трата времени?»

«У нас в Африке его вполне достаточно...»

«Но нужно из него извлечь как можно больше пользы».

«Ты смешишь меня, Малышка».

«Ты разве не веришь, что даже взрослые люди нуждаются в образовании?»

«А зачем?»

«Затем, что, научившись читать, писать и понимать белых людей без переводчика, наши старые родители, бабушки и дедушки, все наши крестьяне будут чувствовать себя увереннее и жизнь у них будет лучше, потому что они полнее смогут воспользоваться благами цивилизации».

«О, Айао, хочешь, я скажу тебе правду?»

«Я не боюсь правды, даже самой неприятной».

«Так вот, ты рассуждаешь, как все белые люди, даже хуже: как неискренние белые. В тебе не осталось ничего от крестьянского мальчика с его здоровыми и естественными понятиями. Школа тебя перекроила по своему образу .и подобию, и из тебя вышел стандартный современный молодой человек».

«Ты хочешь сказать, что я ничем не отличаюсь от моих сверстников?»

«Абсолютно ничем».

«Ты преувеличиваешь. Нам Алайя говорит, что никто ничего не придумывает заново. Нам кажется, что мы создаем новое, а на самом деле все старо, как мир, и мы только повторяем сделанное до нас. По ее словам, своеобразие — это сам человек и его характер. Я не совсем согласен с ней...»

«Ты даже оспариваешь истины твоей бабушки!»

«Она согласна со мной в том, что в Югуру должна быть школа. От нее я узнал много древних мудростей, и я буду всю жизнь руководствоваться ее наставлениями...»

И тут Айао опомнился. В этот момент они находились в школе в Сурулере́, куда их пригласили незадолго до отъезда из Нигерии. Задумавшись, он почти не слышал, как учитель школы говорил, что он очень рад видеть у себя молодых африканцев, которые, не ограничиваясь знаниями французского языка, изучают еще и английский. Осматривая школу, Айао невольно представил себе, как будет выглядеть его школа у подножия горы Югуруны.

47. ПАМЯТЬ О НАМ АЛАЙЕ

Когда за месяц до начала занятий Айао вернулся в Джен-Кедже, он был очень удивлен, увидев дядю, тетю и всю свою родню в трауре. Почувствовав, неладное, он спросил, в чем дело.

— Умерла нам Алайя, — ответил ему Экуэффи.

Не в силах задать ни одного вопроса, Айао горько заплакал, словно непоправимая беда случилась с ним самим. Он плакал несколько часов подряд и был в таком отчаянии, что казалось, никогда уже больше не появится улыбка на его красивом лице, никогда не засияет она в его больших умных и лукавых глазах.

— Когда же это случилось?.. — спросил он наконец спустя несколько часов.

Ему сказали всю правду. Рассердившись, он схватил чемодан и тут же отправился в Югуру. Никто не смог его отговорить... Он ехал всю ночь, спал в лодке, и на рассвете, с первыми лучами восходящего, ярко-красного солнца, когда петухи своим пением начали будить всех вокруг, Айао прибыл в родные края. Повинуясь какому-то внутреннему велению, он направился в глубь двора. Там росла дикая смоковница, в тени которой нам Алайя любила отдыхать в своем старом шезлонге. Бабушка неоднократно вы-

сказывала всем свое заветное желание быть похороненной под этим деревом: «Я не хочу после смерти быть замурованной в тесном склепе. Пусть меня похоронят здесь, возле этой старой смоковницы. Мне приятна тень от нее, и я надеюсь, что буду испытывать то же самое чувство, когда покину этот мир». Она так часто повторяла эти слова своему сыну и внукам, что те, к великому возмущению всей деревни, несмотря ни на что, исполнили последнюю волю умершей.

По дороге домой, когда он спал в лодке, Айао видел сон: будто он разговаривал со своей бабушкой перед ее смертью. Она просила его не плакать, потому что смерть в ее возрасте, когда позади так много прожитых лет, не должна никого огорчать. Ей, уже переселившейся в другой мир, хотелось бы «увидеть, как Амаду, его жена и все их дети проживут такую же долгую жизнь». И Айао, оказавшись во сне на ее похоронах, не плакал...

На самом деле нам Алайя никому ничего не сказала. Поэтому все в доме плакали в три ручья. Зная, какое место она выбрала для своей могилы, Айао, как только приехал, сразу же пошел туда. Было еще раннее утро, и Айао стало немножко страшно. Но он подумал о бабушке и прошептал со слезами на глазах:

— Я очень огорчен... Как мне мучительно больно оттого, что ты ушла и я не смог обнять тебя в последний раз. И вот твой Малышка пришел на могилу, чтобы поклониться тебе.

Твердым шагом направился он к маленькому холмику под сенью дикой смоковницы, последнему убежищу нам Алайи, и пробыл там около часа. Вся жизнь бабушки прошла перед его мысленным взором, а в ушах, не переставая, звучал ее нежный голос, будто она рассказывала одну из своих волшебных сказок.