Затем он пошел к дому. Над Югуру занималась заря. Перекликались петухи, пели птицы. И гора Югуруна, медленно сбрасывая свой ночной наряд, сотканный из белого тумана, казалось, выпрямляется во весь свой рост, как бы защищая дом Киланко от непредвиденных напастей. Айао сначала хотел постучать в дверь хижины, где спали его братья, — теперь, когда девочки стали взрослыми, у них была своя хижина. Но потом он передумал и сел на землю у входа в большую хижину. Упершись локтями в колени, положив подбородок на ладони, он сидел неподвижно, словно изваяние, поставив рядом с собой сделанный из светлой фанеры и покрашенный в коричневый цвет сундучок.
Когда около пяти часов утра отец вышел из своей хижины и увидел сына, сидящего на пороге, он нисколько не удивился. Ему не показалось также странным, что Айао никого не разбудил, хотя и нуждался в отдыхе и сне после дороги. Киланко понял его мрачное настроение и возмущение тем, что ему не сообщили о смерти бабушки.
— Идем, бабушка похоронена здесь, — сказал отец, нежно положив руку на его голову.
— Знаю, я уже видел ее могилу.
— Тогда не надо ни на кого сердиться.
— Я ведь тебя не упрекаю в том, что ты все скрыл от меня. Но мне кажется, теперь я имею право больше не открывать перед тобой своего сердца... — сказал он с грустью.
— Не говори так, Айао! Клянусь памятью моей матери Алайи, я ничего ни от кого не скрывал! Она умерла не от болезни. Накануне мы, как обычно, болтали с ней вечером, после ужина. Она была в хорошем настроении и рассмешила всех нас, рассказав забавную историю про моего отца, когда они еще не были женаты.
«Как были бы счастливы твои внуки услышать эту историю из твоих уст, нам», — сказала ей твоя мать. И моя бедная мама ответила ей:
«Мои дорогие мальчики, они меня больше не увидят... Я уйду до начала их каникул».
«Ты всегда так странно шутишь», — сказал я ей, и мы отправились спать. На следующее утро, когда было уже около десяти часов и она еще не проснулась, твоя матушка, удивившись, послала меня посмотреть, что с ней...
Киланко тихо заплакал. Растроганный Айао тоже не смог сдержать слез. Поднявшись, он обнял отца за шею и, не сказав больше друг другу ни слова, они молча пошли к могиле.
Айао заметил, что, по случаю траура, отец отпустил бороду и длинные волосы. Когда его братья и сестры проснулись и вышли на улицу, их тоже трудно было узнать, такие всклокоченные и непричесанные они были. Мальчики не брились, девочки не заплетали волосы в косички. Его мать, обычно такая красивая и опрятная, теперь в своей черной кофте и черной пани была похожа на безумную. Айао пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отпрянуть перед этим неузнаваемым подобием его матери.
— Наа... смерть нам Алайи очень на тебе отразилась, — только и сказал он, бросаясь в ее объятия.
— Да, мой мальчик, я ее любила, как свою родную мать...
— Сколько же будет продолжаться траур?
— Траур по бабушке я бы носила и целых два года, мне все равно, — сказала она.
— Бабушке это не понравилось бы. Ты должна снова стать красивой, должна вернуться к жизни, — ответил ей Айао.
— Мы постараемся.. Истинный траур носят в сердце, — сказал Киланко.
48. ВНЕШНОСТЬ ОБМАНЧИВА
Грустно прошли каникулы. Дети помогали отцу- собирать апельсины. После господина Непота, возвратившегося во Францию, откуда он время от времени писал «своему другу» Айао письма, главным инспектором кооператива стал господин Бернарди́. При первой встрече с молодыми людьми, два года тому назад, они друг другу не понравились. Плотный, коренастый, весь волосатый, этот блондин с удивительно белой кожей настолько поразил всех присутствующих в саду своим видом, что дети Киланко, хотя и не были стеснительными и привыкли к белым людям, встречаясь с ними на базаре в Афежу и в Джен-Кедже, не могли удержаться, чтобы не уставиться на господина Бернарди, как на диковинного зверя.
— Эй вы, черномазые, что, никогда не видели белого человека?
— Извините нас, господин Бернарди... — начала было Фива.
— Ну, ты, негритоска, я запрещаю вам называть меня по фамилии! — прервал ее Бернарди.
— Извините нас, господин. Конечно, мы видели белых людей и встречаемся с ними с самого раннего детства. Господин Непот был нашим общим другом. Только нам никогда не приходилось видеть таких блондинов среди белых людей, как вы, — сказала Фива, тщательно подбирая слова.
— Зачем ты зря тратишь время на разговоры с ним? Он же называет нас черномазыми и принимает за дикарей, этот господин европеец, — сказал Камара.
— Это ты обо мне так говоришь?
— Я запрещаю вам обращаться ко мне на «ты». Мы с вами не родственники! — возразил Камара.
— Это неслыханная дерзость!..
— Господин, если вы чем-то недовольны, уезжайте. Мы-то здесь, в Югуру, у себя дома, — сказал Исдин.
— Вы совсем не похожи на господина Непота, который до сих пор остается нашим общим другом, — добавил Айао.
Это заставило Бернарди задуматься, и с тех пор он во многом изменился...