Мальчик из контейнера

— Котики живут на Фолклендских и Галапагосских островах, а у нас — на острове Беринга! — крикнул ей вслед Толя, но Лиза была уже за пределами слышимости этой справедливой поправки.

Гриша, чуть свет, попытался улизнуть незаметно, уже у двери окликнула его Кира:

— Куда это так мы спешим? — спросила она, облокотясь о косяк. — Не попрощавшись, не сказав слов благодарности гостеприимным хозяевам, давшим приют и пищу незваному гостю?

— Спасибо, — глядя в пол, тихо сказал Гриша.

— И все?

— А что еще? — Гриша посмотрел на Киру, увидел ее насмешливые глаза. — Ну, стыдно мне. Довольна?

— Уже ближе к истине. Еще вопрос: сколько дней, часов, минут держится в тебе стыд? Когда ты его забываешь?

— Не знаю. Не забываю совсем.

— А когда вспоминаешь, то радуешься тому, что привело к стыду?

— Не понял, чему я должен радоваться?

— Правильно, радоваться пока нечему. И что дальше?

— А что дальше?

— Да, что дальше? Продолжить жизнь ненужного человечка — ты никому не нужен, тебе никто не нужен? Болтаться как дерьмо в проруби? Ты знаешь, для чего появляется на свет человек?

— Появляется — и все. Его же никто не спрашивает, хочет ли он появиться.

— Если человеку повезло, что он родился, то должен так благодарить Бога за это, что дни и ночи на коленях молить его о таком счастье.

— Нам говорили, что Бога нет; а родители меня принесли на порожек детского дома и убежали. Кого мне теперь благодарить, я не знаю.

— Как ты расцениваешь их поступок?

— Никак. Я же не знаю, почему они так со мной поступили. Может, другого пути у них не было. Вот если бы спросить их, тогда бы и я сказал, правы-неправы они.

— Ты бы, конечно, так не поступил? Ты бы не бросил своего ребенка?

— Не знаю. Если ему лучше с кем-то, то почему я должен быть против?

— Моя мама говорила, что в самое тяжелое время, во время войны, люди жили очень бедно — ни поесть, ни обуться-одеться, но детей тогда не бросали. Жили голодно, холодно, но были все вместе! Почему сейчас отказываются пачками от своих кровных детей?

— Не знаю.

— А все же? Если подумать?

— Нагуляла да бросила — что еще может быть? — Гриша пожал плечами. — Не отнимали же его силой?

— К несчастью, это главная причина, по которой дети становятся сиротами. Последний вопрос: ты счастлив в этой жизни? Всем доволен? Все делаешь правильно?

Вопрос, видать, не застал парня врасплох. Похоже, он и раньше задумывался о своей судьбе. Гриша уставился в глаза Киры, взгляд его источал не любовь и благодарность, а ледяной холод.

— Я несчастлив, — тихо, но отчетливо сказал он, — только и ты недалеко от меня ушла. У меня даже лучше — я никому ничем не обязан. Что сделаю, то и будет мое! Меня с ложечки никто не кормил, сказки в белой постели мне не читали, не было у меня добрых бабушек и дедушек с пирожками и мороженым, а было ли у тебя все это? Если и было, то от чистой ли души? — видя широко раскрытые глаза Киры, поспешил успокоить ее: — Тебе повезло, у тебя такая хорошая мама! Не всем так повезло, кого-то берут, чтобы получать за них пособия, заставляют работать, а потом с легким сердцем расстаются с ними, набирают других. Как стадо бычков на откорм берут. А что творится в так называемых неблагополучных семьях? Там дети так живут, что заклятому врагу не пожелаешь. Голод, холод, пьянь и рвань превращает их в скотов. Они часто повторяют судьбу своих родителей, только в более уродливой форме. Вот так, умница ты наша, я иногда думаю. Получается, что из этой троицы, самые удачливые — детдомовские. Их не любят, как любят родных детей родители, но на них и не наживаются; не прививают им ложную любовь приемные родители или опекуны. Их в детдомах учат, кормят, одевают, готовят, как могут, к взрослой жизни и часто это удается в достаточной мере. Вот если бы государство позаботилось о нас после уже нашей жизни в детдомах и интернатах, взяло опеку на первых шагах самостоятельности. Чтобы жилье было, работа, условия для учебы… Пока же выбрасывают на улицу, предоставив самому себе, и живи, как можешь. Звереныша на волю выпускают после того, как убедятся, что он может выжить на этой воле, может добыть пищу, защитить себя. А с человеком больно уж упрощенно поступают: отбыли номер, выпустили — с глаз долой, из сердца вон. И это в самый ответственный период, когда человек на перепутье. Так не должно быть в порядочном государстве, — Гриша еще раз внимательно посмотрел на Киру, увидел ее смятение, улыбнулся и сказал, словно извиняясь: — Нагородил с три короба. Не обращай внимания на мои слова. А старуху мне не жалко, и «друга-дебила», как ты его назвала, тоже не оправдываю. Теперь — все. Большой привет Валентине Ивановне — она Человек! Все, ухожу! Будьте здоровы!

«Вот тебе и простачок!» — улыбнулась Кира, как только за Гришей захлопнулась дверь. Вышла в коридор Валентина Ивановна, вид ее был никудышный.

— Что так рано? — спросила она Киру. — Гришу проводила?

— Да, только что ушел. Просил тебя простить его поступок.

— Дай Бог, чтобы этот поступок был самый страшный в его жизни, — высказалась Валентина Ивановна. — Надо было его накормить или хотя бы чаем напоить.