Мальчик, которого стерли

Вчера в ЛВД, когда мы занимались по рабочей тетради после работы с масками, нашей группе предложили два сценария, чтобы проверить интенсивность нашей зависимости от однополого секса. У меня было очень мало личного опыта, но все равно от меня ожидалось раскаяние. Первый сценарий был удивительно похожим на тот, что я отыскал сейчас на стене этого туалета.

Два сценария, которые Косби представил перед нами, были почти смехотворным образом противопоставлены друг другу, и мне пришлось сдержать смех, читая их днем, даже при том, что знакомое томление пульсировало под открытой рабочей тетрадью, когда кровь привычно проследовала в сторону колен.

Сегодня суббота, тебе не нужно идти на работу, весь твой день свободен. Ты читаешь надпись на стене местной мужской уборной о том, что там в три часа будет мужчина, который сексуально обслужит любого пришедшего. Менее чем за пять минут ты достигнешь оргазма. Ты думал об этом всю неделю. Примешь ли ты решение быть там в три часа?

И снова те же обстоятельства, суббота, и ты свободен. Друг, которого ты любишь, приезжает сегодня в город и просил тебя пойти с ним на пляж. Он очень близкий твой друг, и вам есть о чем поговорить. Примешь ли ты решение пойти на пляж со своим другом?

— Вам нужно быть честными с собой, — сказал Косби, стоя перед классом, едва соприкасаясь пальцами своих грубых рук механика, излучая сейчас чуть меньшую дозу «Дзена и искусства ухода за мотоциклом»[14]. Я смотрел на промежутки между подушечками его пальцев, думая, что люди никогда не соприкасаются по-настоящему, даже когда считают, что они соприкасаются, ведь на самом деле соприкасаются наши электроны, и это заставляло меня чувствовать чуть меньше вины за свое главное прегрешение, которое я записал в это утро на моральной инвентаризации — поцеловал студента с факультета живописи, которого звали Калеб — но и чуть больше печали, потому что я жил в мире, где одна иллюзия могла так упорно диктовать мне взгляды на любое взаимодействие с окружающими людьми. Это была концепция, которая встретилась мне в одном из моих ночных книжных марафонов, слово резкое и приносящее наслаждение, когда я повторял его про себя. «Осцилляция»: два изгиба, которые соприкасаются, но не пересекаются, никогда не пересекаются. От латинского osculationem — поцелуй. Интимность как трюк для комнатной игры, иллюзия. Но что значит еще одна иллюзия, когда кажется, что весь мир действует с помощью множества иллюзий? С каждым днем, проходившим в учреждении, все больше казалось, что стать натуралом — лишь вопрос освещения: просто нужно игнорировать то, что не хочешь видеть.

— Подумайте о том, что вы действительно сделали бы в этой ситуации, — продолжал Косби. — Запишите сценарий, который выбрали бы вы. Не торопитесь. Подумайте как следует.

Выбери себе приключение[15], подумал я. Но в этой ситуации неправильный выбор однозначно послал бы тебя в ад. Сидя рядом с Дж. в тот день, глядя, как его ноги образовывали окошко над ковром, я думал, что любой выбор мог послать меня прямо в геенну огненную. Что, если этот лучший друг, которого «ты любишь» и с которым ты хочешь пережить прекрасный день на пляже, снимет рубашку, раскрывая тело, о котором ты думал все те годы, которые провел в разлуке с ним? Что, если невинный день на пляже станет началом сложной любовной истории, которую ты будешь повторять друзьям спустя десятилетия? Я мог представить, как все это случается с кем-то вроде Дж. Мы вдвоем сидим в укромном пляжном домике на противоположных лежаках, с толстыми русскими романами на коленях, скрывающими эрекцию, бросаем друг на друга двусмысленные взгляды, выискиваем раковины перед самым рассветом, собираем их в футболки, как в мешки, их сырость холодит нам животы, песок царапает ноги.

В рабочей тетради правильный выбор был заявлен ясно: «Тот, кто делал [sic] выбор пойти на пляж, может быть, взглянет на часы ровно в три и будет фантазировать о сексуальной встрече, но он знает, что сделал правильный выбор». В то время как тот, кто решил пойти в туалет, может пожалеть о своем решении, «особенно если, когда он придет в мужскую уборную, там будет полиция».

Выходя из туалета на заправке с таинственным Марком, сохраненным в моем телефоне, я почти ожидал холодного щелчка наручников на запястьях. Я почти желал этого. По крайней мере, визит в полицию спас бы меня от того, чтобы лгать стольким людям — и снова лгать самому себе.

* * *

Я вернулся в машину с пустыми руками. Если мама была разочарована, она не показала вида. Ее глаза, густо накрашенные тушью, уже были прикованы к заросшим соснами Озаркам, куда мы скоро собирались вступить. Я опустился на сиденье, когда мама завела машину.

С приборной доски послышался громкий звонок.

— Ох, — сказала она. — Бензин почти кончился.

Мы собирались остановиться только затем, чтобы сходить в туалет и перекусить. Каким-то образом мы все это время не обращали внимания на датчик уровня топлива.

— Думаешь, дотянем?