Мальчик, который рисовал тени

– Двести восемьдесят пять, – машинально поправил Гуго. – Восемнадцать открыток так и не были переданы в полицию[7].

– Итого восемнадцать бунтовщиков. – Фогт застегнул расстегнувшуюся на плаще пуговицу. – Уже знаете новости с русского фронта?

– Я не слушал сегодня радио. Да и вообще в последние дни.

– Красная армия внезапно перешла в наступление. – Фогт зло скривился. – Рождественский подарок от Сталина. Тринадцатый и четырнадцатый корпуса разгромлены. Подумать только, а ведь все начиналось здесь…

Оберштурмфюрер постучал пальцем по заиндевевшему стеклу, прижал к нему ладонь. Получился своеобразный иллюминатор, за которым мелькал выбеленный снегом лес.

– Молниеносная война, яростная и победоносная. М-да. Вместо этого мы оказались втянуты в войну на истощение.

– Жаль солдат на фронте, – вздохнул Гуго.

Фогт повернулся к нему и произнес с горькой улыбкой, отнюдь не разрядившей атмосферу:

– Ладно, не будем о войне. Расскажите лучше, как продвигается расследование.

– Положа руку на сердце, медленно. – Гуго глянул сквозь ветровое стекло; на горизонте собирались тучи. – Сегодня я рассчитываю побеседовать со всеми близкими коллегами доктора. Люди не любят, когда их допрашивают, знаете ли.

– Знаю.

– Так что праздник мне в помощь. Напряжение спадет, народу захочется поболтать. Глядишь, и забудут, что перед ними следователь. Не хватает только Хоффмана, но я надеюсь поговорить с ним на днях. Если, конечно, его не забьют до полусмерти.

– Мне обещали, что заключенного больше пальцем не тронут. Я послал к нему медсестру. Этот его бронхит, чего доброго, может перерасти во что-нибудь посерьезнее.

– У него бронхит?

– Уже две недели. Но наш Берт трудяга и запустил болезнь.

– Думаю, сейчас бронхит – наименьшая из его проблем.

– Это точно.

Гуго задумался о записке Брауна. Доктор никак не мог написать ее после того, как проглотил цианид, – яд действует слишком быстро. Значит, он каким-то образом догадался, что его хотят убить, и написал записку, проявив чудеса хитроумия на пороге смерти. Убийца вырвал верхний листок из блокнота, но не подумал о нижнем. Вероятно, слишком нервничал. Впрочем, записка выглядела вполне невинно и не могла вызвать особых опасений.

Стекло от их дыхания запотело. Гуго захотелось написать на нем: «Куколка АБО». В голове всплывали имена: Адель, Анита, Бетси, Бетания, Брунгильда, Осмунд. Они крутились на языке целыми днями; любой из инициалов мог что-нибудь значить, но озарение не приходило.

– Вы сегодня что-то задумчивы. – Резкий голос Фогта прервал течение его мыслей.

– Пытаюсь собрать головоломку. Сосредоточиться вообще трудно, а в таких условиях и подавно.

– Портрет убийцы уже составили?

– Более или менее. Сначала я думал, что это мужчина. Браун был крепким. Чтобы удержать такого и заставить выпить цианид, требуется немалая физическая сила. Но сейчас я не исключаю и женщину. Браун мог принять яд под дулом пистолета, что объяснило бы отсутствие следов борьбы. Однако мне не дает покоя эта шишка на лбу. Сумела бы женщина ударить Брауна прежде, чем тот сам ее ударил?

– Убийц могло быть двое, – заметил Фогт.

– Могло, – согласился Гуго. – В любом случае убийца и жертва хорошо знали друг друга. Брауна не застигли врасплох, какое-то время они с убийцей провели наедине. Убийца прекрасно ориентировался в кабинете, знал о корзинке с яблоками, которые можно использовать для имитации пищевого удушья. Это человек ловкий и предусмотрительный, но совершенные им ошибки указывают на эмоциональное вовлечение. Не исключено, что дело в сентиментальной связи с жертвой. Как видите, портрет пока не полон. Во многом приходится полагаться на свидетельство ребенка. Такого со мной еще не случалось, и выходит неловко, потому что я вынужден воспринимать его слова с недоверием…

– Опять этот еврейчик? – рявкнул Фогт, багровея от гнева. – Не забывайте, на карту поставлена жизнь человека, сидящего в камере смертников!

– Я не забываю, – жестко ответил Гуго. – Однако ребенок много знает.

Автомобиль подпрыгнул на ухабе, и их лица оказались совсем близко друг к другу. Гуго услышал пугающе ровное дыхание Фогта. Наверное, так дышит вышедший из логова волк, собираясь выследить и растерзать добычу.

– От жида вы не получите того, что ищете. Здесь у евреев одна-единственная роль: быть стертыми с лица земли, – прошипел Фогт. – На станции их сортируют. Тех, кто в состоянии работать, – налево. Остальных – направо, затем по грузовикам и в «санаторий». В газовые камеры, герр Фишер. Или вы еще не поняли этого после прогулки по Биркенау?

Гуго закрыл глаза. Колесо вновь наскочило на кочку, разъединив их с Фогтом.

– Их запирают в душевых, – яростно продолжал Фогт. – Им говорят, что они должны вымыться после долгой дороги, чтобы не нервничали. Старики, дети, женщины, калеки. Потом охранник берет жестянку с «Циклоном-Б» и высыпает в люк. Я сам не раз это делал. «Циклон-Б» очень быстро превращается в газ. За один раз удается уничтожить тысячу особей. Если кто-то чудом выживает, его приканчивают выстрелом в голову. Оттуда трупы отправляются в печи…