Мальчик, который рисовал тени

– Тоже генетик. Изучает наследственные болезни. Так сказать, загвоздки в процессе, который должен проходить без сучка без задоринки. Не знаю, понимаете ли вы меня… Только представьте, какое это было бы великое достижение, если бы удалось исключить вероятность передачи дефектного гена. Да взять хоть рассеянный склероз. Многие считают его тоже следствием генетической деградации, нет?

– Что, простите?

Сердце Гуго дало сбой, в пояснице кольнуло, словно по спине пробежал электрический разряд.

Рассеянный склероз.

Он же никому не говорил. Гуго вцепился пальцами в набалдашник трости, моля только об одном: чтобы его не выдал нистагм, чтобы мозг не решил именно сейчас сыграть с ним злую шутку, заставив дергаться, как припадочного.

– Вы уверены, что перенесли полиомиелит? – Клауберг с ухмылкой прищурился, и Гуго захотелось врезать ему тростью и заставить замолчать навсегда. – У вас не подпрыгивающая походка, ваша хромота иной природы. Спорим, вы пользуетесь палкой не по необходимости, а лишь потому, что боитесь упасть, если вдруг закружится голова или нога перестанет слушаться? Еще у вас иногда дергается глаз, как я заметил.

Гуго рассмеялся. Перехватил взгляд смеющегося Либехеншеля. Даже Менгеле усмехнулся, кисло покосившись на Клауберга. Судя по всему, гинеколога он глубоко презирал.

– Вы первый врач, поставивший мне этот диагноз, – бессовестно соврал Гуго, чувствуя, как потеют пальцы, сжимающие трость. – Уверяю вас, я переболел полиомиелитом. Может быть, позовем молодого Беккера, пусть он меня осмотрит?

– Да ладно, бросьте, я просто пошутил. – Клауберг премерзко гоготнул, будто ножом по стеклу провел. – Полиомиелит так полиомиелит. Хотя лично я надеюсь, что у больных рассеянным склерозом хватит здравого смысла попросить врача об эвтаназии или по меньшей мере о стерилизации. Помните Ханну из фильма Либенайнера?

– Хатейер великолепна в этой роли![8] – воскликнул Виртс. – Талантливая актриса.

– По моему мнению, сцена, в которой героиня умоляет врача убить ее инъекцией морфина, – одна из лучших в немецком кинематографе, – продолжил Клауберг. – Я частенько показывал этот отрывок своим студентам, объясняя необходимость массовой стерилизации носителей генетических отклонений. Никто не должен жить с бременем дегенеративной болезни, и мы, врачи, обязаны предложить им выбор: достойная смерть взамен недостойной жизни. Фильм Либенайнера как раз приковывает внимание к данной проблеме.

– Тем не менее давайте вернемся к Осмунду Беккеру, – проговорил Гуго, еле ворочая пересохшим языком, и слегка ослабил узел галстука, чтобы вдохнуть как можно глубже. Виски горели.

– Давайте вернемся. – Клауберг растянул губы в ухмылке и высокомерно приподнял брови.

Гуго напомнил себе, что перед ним человек, хладнокровно убивший девушку, отказавшуюся лечь с ним в постель. Безжалостный циник, холерик и спесивец, от которого следует держаться подальше.

– Что конкретно вас интересует, герр Фишер?

– Отношения Брауна и Беккера. Не было ли между ними профессионального соперничества?

– У Осмунда две проблемы. – Клауберг разогнул два пальца. – Первая: он больше думает о юбках, чем о работе. Не поймите превратно, Беккер хороший врач и сам стремился попасть в Аушвиц, однако он, похоже, не ожидал, что окажется в таком цветнике.

Клауберг кивнул на группку хихикающих хельферин. Сегодня они буквально сияли. Даже мышастая форма не напоминала об их гнусной работе в концлагере. В самых страшненьких и то проявилось нечто необыкновенно привлекательное.

– Говорите, они с Брауном ссорились из-за женщин?

– Случалось. Например, если оба положили глаз на одну и ту же бабенку. – Клауберг визгливо засмеялся. – Вторая проблема Осмунда – это высокомерие.

– Воистину отвратительная черта, – прокомментировал Менгеле, ядовито глядя на Клауберга.

Последний или не принял замечание на свой счет, или сделал вид, что не понимает.

– Осмунд амбициозен и уверен в себе, – продолжил он. – Прячется под маской простачка, но в глазах горит хорошо знакомый мне огонек.

– Браун был того же мнения?

– Абсолютно. Ему не раз приходилось осаживать этого сверчка, указывая ему на его шесток. Думаю, между ними не одна кошка пробежала. Тут герр Фишер прав. Аушвиц подвержен тем же болячкам, что и обычные лаборатории, где ученые соревнуются, кто первым достигнет результата во славу рейха и фюрера.

– Любой ученик мечтает превзойти учителя, это нормально, – мягко сказал Виртс. – Такова человеческая природа.

– Верно, – кивнул Менгеле.

– А каковы были ваши отношения с Брауном? – спросил Гуго у Клауберга.

– Желаете узнать, простил ли я ему женитьбу на Брунгильде? – Тот почесал лысину. Из-за круглых стекол на Гуго смотрели смеющиеся глаза. – Бога ради, герр Фишер! Ну разумеется, простил! Он был моим лучшим другом. Я мало с кем нахожу общий язык – без обид, Йозеф. С Сигизмундом нас связывали крепкая дружба, искреннее уважение и профессиональное взаимопонимание. Короче, то, чего недостает многим из нас.

– Вы с ним виделись в тот вечер?