Мальчик, который рисовал тени

Бетси фыркнула и тут же прикусила язык, заметив, что на веранду вышла фрау Браун. Форма хельферин делала ее угловатой и неприступной. Тяжело ступая, вдова направилась прямо к ним, и Гуго понял, что допрос Бетси придется сворачивать. На порозовевшем от мороза лице Брунгильды вдруг проступила слабая улыбка, изумившая Гуго.

– Хайль Гитлер! – воскликнула она на удивление благодушно. – Счастливого Рождества, герр Фишер.

Гуго смотрел на вдову. Наверное, так изучают врага волки, принюхиваясь и присматриваясь.

– И вам того же, фрау Браун, – с запинкой ответил он.

– Фройляйн Энгель, позволите один разок похитить у вас мужчину? – В словах Брунгильды отчетливо прозвучали сарказм и отголоски старой обиды. – Я бы хотела переговорить со следователем наедине.

22

– Давайте пройдемся, – предложила фрау Браун.

Тон ее был безапелляционным: не приглашение, а приказ. Похоже, иначе она разговаривать уже отвыкла, и эта манера приросла к ней, будто новая кожа. Они покинули санаторий и пошли по присыпанной снегом тропинке.

На берегу озера поблескивал иней, под ногами хрупали ломкие пучки бурой травы. Их окружал туман, пахший костром. Запах напоминал скорее мертвечину. Ни следа горной свежести. Они долго шли в молчании. Снег жалобно поскрипывал под сапогами, но туман поглощал все звуки. Березы проступали в этом молочном море, словно часовые.

– Прощу простить мое поведение, – вдруг сказала Брунгильда. – Вчера зачем-то вызверилась на вас без причины. До меня никак не доходило, что вы приехали защитить Сигизмунда, а вовсе не оскорбить память о нем. Наверное, я была не в себе.

Гуго улыбнулся, поудобнее перехватил трость, стараясь не поскользнуться и не съехать на лед озера.

– Ваша реакция совершенно естественна. Я привык.

– Мне просто не хотелось, чтобы его тело уродовали…

– Знаю. Анита Куниг уже сказала, что я был с вами чрезмерно жесток. Она права. Следовало с большим тактом отнестись к вашему горю. Но аутопсия была совершенно необходима, поверьте.

– Анита очень заботливая, – растрогалась фрау Браун.

– Она молодец. Несгибаемая, да?

– Однажды жизнь ее все-таки согнула. После чего Анита и сделалась стальной.

Гуго ободряюще поглядел на нее. Прежде чем встретиться лицом к лицу со своими страхами, фрау Браун нужно было успокоиться, примириться со смертью мужа, влиться в окружающую печальную белизну.

– Анита потеряла сына, герр Фишер.

Женщина вздохнула. Пар сорвался с ее бледных до синевы губ и растворился в тумане, как молитва, обращенная к небу, которое постепенно затягивало тучами. В Польше погода переменчива, сказал Фогт. Как сама жизнь, подумалось Гуго.

– Как он умер?

– Проблемы со здоровьем. Красивый был мальчик. Глаза – огромные, светлые. Звали Бастианом.

– Вы его знали?

– Нет, Анита показывала мне фотографии. Она постоянно о нем говорит.

Гуго остановился, обвел взглядом озеро. Это место, казалось, повисло в небытии. Ни времени, ни пространства. Ни пепла.

– Это случилось в декабре, четыре года назад. И она до сих пор хранит его образ в сердце. Говорят, боль от потери ребенка никогда не утихает. Меняется, но не проходит. Когда Менгеле показал ей своего очередного близнеца, Аните сделалось дурно. Этот ребенок сильно похож на Бастиана.

– Вы о Йоиле Эррере?

– Я не знаю, как его зовут. Мальчик с двухцветными глазами. Поверьте, их схожесть рвет душу. С того дня Анита сама не своя, точно с призраком повстречалась.

Опять эти призраки.

Впереди, докуда хватало глаз, тянулась ледяная гладь озера. Все эти скелеты в шкафах всегда будоражили Гуго. Вот и Анита теперь представлялась иной. Всюду вода подо льдом.

– Многие люди, столкнувшись с горем, натягивают железный панцирь, – произнес он. – Однако сними его – и откроется то, о чем даже не подозреваешь. Накопившиеся страдания, сокровенные тайны – словом, все, что сделало человека таким, каким он стал, к добру или к худу.

– Верно. И каковы ваши тайны?

Врать не хотелось. Не здесь и не сейчас. Врать вообще было неправильно.

– Болезнь. Я не люблю о ней говорить, – ответил он неожиданно для самого себя. – И один случай, до сих пор не дающий мне покоя. Я мог спасти девушку, но не спас, потому что в глубине души я трус, и это определило мою судьбу. А ваши?

– Отсутствие ребенка, о котором я мечтаю, и муж-бабник.

Голос Брунгильды задрожал. Ее панцирь с грохотом свалился.

Они медленно двинулись дальше. Сообщники, бредущие в туманной дымке, которая грозит в любой миг превратиться в снег.

– У Сигизмунда всегда было много женщин, – сказала фрау Браун. – Он говорил, что Гитлер – сторонник полигамии и что Германии нужны дети.

– В лагере он вам тоже изменял?

– Да. Впрочем, я не держала на него зла. По-своему любила, да и фюрер, конечно, прав. У Сигизмунда была тяжелая, изнуряющая работа, ему требовалось отвлечься. Просто… я не думала, что это зайдет настолько далеко.

– А что произошло?

Она резко повернулась к нему; глаза вновь превратились в ледышки.