Мальчик, который рисовал тени

Гуго ошеломленно посмотрел на нее. Когда-то он был завзятым танцором. Сейчас при одной мысли о танцах у него портилось настроение.

– Извините, я очень устал. Нога болит.

– Понимаю, – вздохнула медсестра.

Действие эукодала закончилось. Еще не наступил полдень, а Гуго уже чувствовал себя разбитым. Усталость, точно ненасытный червь, рыла в теле норы, и изгнать ее было уже невозможно. Гуго жил в предвкушении того дня, когда болезнь на время ретируется, забрав с собой боль, и уступит место ремиссии. Останется только онемевшая нога, постоянно напоминавшая о том, что недуг никуда не делся, сколько бы ремиссий он ни пережил. Прилив Ваттового моря, места детской радости, однажды вошел в его жизнь и остался навсегда.

– Так мы собираемся поговорить о Брауне? – Бетси потрясла его за плечо.

– Конечно. – Гуго облизал губы. – До какого часа он работал в день смерти?

– До заката. – Бетси устроилась на мягком диванчике, закинула ногу на ногу. – Часов до четырех. Потом пошел в офицерскую столовую, а я ужинала в блоке.

– С Бетанией Ассулин?

– О боже, герр Фишер! – Бетси картинно поднесла руку к губам, накрашенным красной помадой. – За кого вы меня принимаете? Она же еврейка!

– Ох, простите, я пока не запомнил всех по именам, – извинился Гуго – Значит, с Адель Краузе?

– С Адель? Еще чего! Одна я ужинала.

– Осмунда Беккера не было?

– Нет, он редко снисходит до нас.

– А Берта Хоффмана?

– Берт в это время работал на опытной станции в Биркенау.

– Расскажите мне о нем и об Адель.

– Я не в ладу с обоими, если вы это хотите знать, – без обиняков сказала Бетси. – Оба работали на Брауна еще в Ирзее. Когда доктор перебрался в Аушвиц, он притащил с собой и собственную рабочую группу. Мне нелегко было к ним привыкнуть. В такой тесный кружок вписаться сложно, вечно чувствуешь себя последней спицей в колеснице, и все тебя обходят на поворотах.

Гуго внимательно смотрел на Бетси. Интересно, не по этой ли причине она затеяла интрижку с Брауном? Чтобы войти в круг избранных и занять теплое местечко?

– Осмунд, кстати, тоже такого мнения. Он точно знал, что я чувствовала. Все равно что пытаться влиться в семью, где все друг друга знают как облупленных.

– Вам известно, где в тот вечер ужинал Беккер?

– Нет.

– Кстати, что он собой представляет?

– Толковый парень. Далеко пойдет.

– А Краузе?

– Адель… – Бетси сморщила носик. – Браун чересчур ей потакал.

– Что вы имеете в виду?

– Адель чужая в лагере, как я была чужой в их группе. Она не готова к Аушвицу. Сигизмунд, похоже, наплел ей с три короба. Нянчится с нашими «кроликами». А Сигизмунд закрывал на это глаза и ни разу не подал на нее рапорт. Может, какую вину за собой чувствовал? Я называю ее «жидовской заступницей», она злится. – Бетси хихикнула.

Гуго перевел взгляд на блестящую кромку бокала. В корзинке у Адель лежали стоматологические щипцы с запиской. Такими же щипцами выдирали золотые коронки у трупов, он видел это своими глазами. Кому предназначалась записка? Кому-то из зондеркоманды?

– Она действительно за них заступается?

– Не люблю я на людей наговаривать, – пробормотала Бетси, оглядываясь вокруг. – Но еще вопрос, кто подменял красные треугольники – она или Берт. Не удивлюсь, если Адель сама их подсунула ему под матрас. Вполне в ее духе.

– Серьезное обвинение. У вас есть доказательства?

– Нет, – буркнула Бетси, поджала губы и ринулась в очередную атаку. – Однажды они крупно поругались. Ну, Адель и Браун. Адель вышла из себя, узнав об особом обращении с евреями.

– Полагаю, человека неподготовленного «особое обращение» действительно может шокировать, – хрипло произнес Гуго. – Наверное, Адель смутило происходящее в лагере, и она решила поговорить со своим наставником.

– Истребление евреев – наш исторический долг, – провозгласила Бетси.

В ее глазах вспыхнуло пламя. Гуго множество раз видел такое выражение, и оно его пугало. Речь уже не о слепой поддержке Гитлера. Эти люди видели в нем мессию, спасителя Германии.

– Вам известно, что наш вождь во время Великой войны спасся благодаря гласу с небес?

– Да-да, читал что-то.

– Ангельский голос велел ему покинуть блиндаж, – продолжила Бетси. – Он послушался, а едва вышел – в блиндаж влетела граната. И все погибли, кроме него. После «Пивного путча» он собирался покончить жизнь самоубийством, но жена Зеппа Дитриха помешала ему, применив боевой прием[9]. Она говорит, ею руководили высшие силы. Фюрер – сверхчеловек, лишь безумец может усомниться в его миссии по освобождению мира от евреев.

– К чему вы клоните?

– Если Адель не понимает важности Аушвица, она сумасшедшая. Сумасшедшие способны на любые поступки, лишь бы оправдать свое безумие.

– Сумасшедшие или влюбленные, – криво усмехнулся Гуго. – Вы с Брауном состояли в интимной близости?

Губы Бетси вытянулись в алую нитку, она закатила глаза, но вспыхнувшие щеки ее выдали.

– Разумеется, нет, – выдавила она голосом, звенящим от ярости. – Как вам такое в голову пришло?

– Я знаю, что доктор питал слабость к женскому полу…

– Ой, только не воображайте, что его женушка святая!