Мальчик-наоборот

Я вышел вместе с Фе́леком, — он сидит на соседней парте и тоже живёт в нашем квартале, только значительно ближе к школе. Иногда утром мы с Томском проходим мимо его окон (он живёт на первом этаже, в том деревянном доме, что на правой стороне) и видим, как он кончает завтракать в кухне. Тогда мы обычно задерживаемся и ждём, когда он выйдет.

Фелек — товарищ неплохой, вот только драться не умеет. И никогда не научится: только начнётся какая-нибудь драка, он сразу в сторонку. «Мама не велит», — говорит.

А кому, спрашивается, мама велит драться? Мне, например, просто запрещает, но я дерусь, когда нужно, и дело с концом.

Ну вот, значит, вышли мы с Фелеком из школы. Медленно так идём и молчим. Вдруг я вспомнил, что у меня кусочек мела в кармане. Я его вынул, показываю Фелеку:

— Видишь?

— Вижу.

— Мел, — говорю.

— Ну и что?

— А то, что мелом можно писать. Знаешь?

— Получше тебя знаю, — отвечает Фелек. — Что я, мела не видел, что ли? Слава богу, второй год в четвёртом классе сижу, побольше тебя мелом на доске писал.

— Писать — это что, — говорю. — Меня интересует другое: умеешь ли ты нарисовать что-нибудь мелом?

— Умею. Завтра в школе могу тебе показать.

— Ну, до завтра ещё дожить надо, — говорю. — Я тебе сейчас, здесь покажу, как мелом рисуют.

И я изобразил на заборе такой рисунок, про который говорится:

ТОЧКА, ТОЧКА, ЗАПЯТУШКА,
ТВОЯ МОРДА, КАК У ХРЮШКИ.

Забор был довольно длинный, так что три таких рисунка уместились. А Фелек спрашивает:

— Чья морда, как у хрюшки?

— Какое твоё дело? — говорю. — Ты знай смотри, похоже ли я нарисовал. — И снова рисую и приговариваю:

ТОЧКА, ТОЧКА, ЗАПЯТУШКА,
ТВОЯ МОРДА, КАК У ХРЮШКИ.

— Не «запятушка», а «запятая», — поправляет меня Фелек, и чувствуется, что он уже разозлился.

— А тогда нескладно получается, — отвечаю я.

— Это у тебя нескладно, а у меня — вот так:

ЗАПЯТАЯ, ТОЧКА, ТОЧКА —
ФОТОГРАФИЯ ЩЕНОЧКА.

Я даже застыл от удивления. Вот так Фелек! Сумел такое стихотворение придумать.

Он, видно, заметил, что меня это поразило, напыжился, как воздушный шар, и говорит:

— Ну что?

«Подожди же», — думаю. И говорю:

— У щенка есть хвост, а на рисунке хвоста нет — значит, это какой-то человек, а не щенок.

— А про человека не говорят «морда»! — сердито кричит Фелек.

— Про кого не говорят, а про кого иначе и не скажешь, — отвечаю я и рисую ещё одну такую же рожицу.

— Перестань! — орёт Фелек. — Перестань, а не то увидишь!

— Ничего я не увижу, — говорю, — ведь тебе мама не велит.

А он как схватит камень, как запустит в меня!

Не попал, конечно. Камень об забор стукнулся. Но не мог же я простить ему такое! Схватил этот камень, и — за ним. А тут как раз его дом. Он вбежал в дверь, думал, что я не догоню. Так я камень пустил ему вдогонку. И тоже не попал. То есть в Фелека не попал, а в окно кухни как раз угодил. Стекло, видно, было уже треснутое, а может, вообще слишком тонкое, потому что моментально разлетелось на мелкие кусочки. Да ещё с таким звоном, что по всей улице слышно. Улепётывал я так, что только пятки сверкали.

Вбежал в парк, сел в боковой аллее на краешек скамейки. Сижу и думаю: что же теперь будет? Самое скверное, что Фелек меня знает. Будь это незнакомый мальчик, никто бы и не догадался, что я стекло разбил, а так разве скроешь? Наверно, он уже рассказал маме, как меня зовут, где я живу… Нет! Адреса моего Фелек и не знает! Я его много раз приглашал зайти ко мне домой, но он всегда отказывался. Выходит, это к лучшему. Не то его мама уже наверняка была бы у моей мамы. А так, самое большее, Фелек завтра в школе на меня пожалуется, а учительница часто нам повторяет, что всё время жаловаться — нехорошо. Но, пожалуй, Фелек не очень-то сообразительный парень, где уж ему понять, что учительница говорит. Он бы, может, и понял, если ему подарить что-нибудь драгоценное. К примеру, два новых пера. Или три. Дам ему четыре, пусть только забудет про это дело.

Сижу я, сижу, размышляю и вдруг чувствую: по моей ноге что-то течёт.

Смотрю, а это собачонка какая-то. Ошиблась, видно, спутала мою ногу с ножкой скамейки.

Я как вскочу! Хотел наподдать этому глупому щенку, но тут вдруг слышу:

— Ты на кого ногу поднимаешь, негодник?! Это же моя собака!

Вижу — бежит ко мне какая-то женщина, очень толстая и от злости очень красная. И зонтиком в меня нацелилась.

На всякий случай я отбежал в сторонку и говорю:

— Извините, но ведь она первая на меня ногу подняла.

А женщина всё равно грозит мне зонтиком, а вдали, вижу, уже дворник показался.

Что поделаешь? Пришлось уходить.

Дома передохнул наконец. Потом глянул на календарь и вспомнил, что сегодня тринадцатое число.

«Как теперь быть? Верить или не верить в тринадцатое? — думаю. — Пожалуй, не стоит верить. Ну ладно, случилось, стекло разбил, в парке поскандалил. Зато теперь всё позади, тишина и покой».

Но не тут-то было: оказалось, до тишины и покоя ещё далеко.