Мальчик с окраины

Внезапно из канавы высунулась голова мастера.

— И чтоб не штопором, а под контргайку. Чистенько.

Борис, обиженный приемом, даже не оглянулся на крик мастера.

Разыскав в ящиках штыри, приладившись к тискам, Борис начал нарезать болты.

Сломанные ворота депо, сквозь которые ветер наметал в цех снежные сугробы, талая грязь в цехе, суетливость мастера вызвали у Бориса чувство унылого разочарования.

Он ожидал увидеть здесь людей, одержимых гордым сознанием нужности своей профессии, чистый и тщательно прибранный металл — и уж никак не жестяной чайник, стоявший в топке паровоза, как в печке.

Борис решил удивить мастера, с самого начала показав, с каким незаурядным слесарем ему придется иметь дело.

Нарезав болты, Борис стал полировать их, чтобы придать им тот свежий, отточенный блеск, каким отличались изделия училища, представленные на ремесленных выставках.

В дополнение к заданию Борис нарезал к болтам и гайки. И подогнал резьбу так, что почти от одного дуновения гайка, кружась, сползала до основания резьбы болта. В училище это считалось особым шиком.

К концу рабочего дня на верстаке лежали три болта, сияющие, скользкие, красивые — хоть для витрины технического магазина.

Забрав болты, Борис пошел отыскивать мастера.

Мастера он нашел в будке паровоза. Сидя на табуретке, мастер пил чай и доверительно объяснял расположившимся вокруг рабочим:

— Я почему теперь с одного как с двух спрашиваю? А вот почему. Половина ребят наших на фронте. И выходит, ты должен за себя и за товарища, который на фронте, работать. Понятно? Арифметика обыкновенная.

Увидев Бориса, мастер кивнул ему и спросил участливо:

— Сделал урок?

Борис торжествующе протянул три сияющих болта.

Лицо и шея мастера начали медленно заливаться багряной краской. Он уставился на болты, моргая, словно ослепленный их блеском.

— Это что же такое будет? — произнес он шепотом. И вдруг неистово закричал: — Где болты, где болты, я спрашиваю?

— Ослеп он, что ли? — пожав плечами, обратился Борис к рабочим в поисках сочувствия.

Мастер сгреб изделия в кулак и, потрясая ими над головой, гневно сказал:

— Голод! Люди хлеба ждут! Хлеб возить — паровозов нет. А он тут целый рабочий день уничтожил! Да за это время их полсотни настрогать можно!

Мастер бросил болты на пол и глухо сказал:

— Ты, парень, над голодными посмеялся! Как саботажник посмеялся!.. Пошел вон, с глаз долой! — И, выплеснув из котелка воду в топку, скрылся в облаках пара.

Уязвленный горькой обидой, встретив на следующий день мастера, Борис хотел пройти мимо него.

Но тот остановил Бориса и, вынув из кармана холодно блестевшие болты, сказал проникновенно и тихо:

— Ты с них окалину содрал для лоска, а окалина металл от ржавчины бережет. Это раз. Болт должен деталь держать, а если на нем гайка со слабиной, кому такой болт нужен? Это два. Только дурак бессмысленную вещь любит. Во всякой вещи главная мысль должна быть. Какая она в болте? Держать! А как он держать будет, когда он у тебя весь скользкий? То-то! — И уже добрым голосом добавил: — В цирке я борца видел — он рельсы у себя на груди для хвастовства силой гнул. Здоровый, ничего не скажешь! А пошли его к нам в кузню — он через полчаса весь пар отдаст. Так что ж, по-твоему, я того борца больше уважать должен, чем Ефимова, когда Ефимов в смену четыреста пудов металла мнет; хоть и щупленький, а кует так, аж все звенит! — И, легонько оттолкнув от себя Бориса, мастер, насупленный и важный, пошел в цех.

Бориса поставили на очистку паровозных котлов.

Только подростку, худому, подвижному, удавалось проникнуть в узкие ходы котлов.

Забрав связку ключей и огарок свечи, вставленный в гайку, Борис через сухопарник пролезал к самой стенке котла. С трудом расставив руки, он начинал зубилом отбивать камнем запекшиеся пласты накипи. Приходилось при этом закрывать глаза — чтобы их не повредили острые осколки. Молоток вслепую опускался не на зубило, а на пальцы. На левой руке они стали пухлыми от ушибов.

Борис лежал в котле, как шахтер в тесном забое. После того как накипь была обита, нужно было вставлять инжекторные трубы. В отверстие, которое соединяло инжектор с котлом, слесарь просовывал проволоку с зажженной паклей. В духоте пакля гасла, источая удушливый дым. В это мгновение, пока отверстие освещалось факелом, Борис должен был вставить трубу. Задыхаясь от ядовито-масляного угара, почти теряя сознание, Борис толкал трубу, как пику; иногда труба застревала, и ее невозможно было сдвинуть. Прищемленный трубой, Борис с ужасом думал, что ему теперь не удастся отсюда выбраться. Становилось так страшно, что хотелось кричать истошным голосом, прося о помощи.

Но вот слышался глухой, словно из-под земли, голос мастера:

— Ну, как жизнь, ювелирных дел мастер? Котел шлифуешь? Чего молчишь?

И Борис, наваливаясь всем телом на трубу, снова задохнувшись от жирного чада гаснущего факела, наконец устанавливал трубу как нужно.

Вылезать обратно было еще труднее.

Обитая накипь заполняла лаз мелким щебнем. Нужно было по-собачьи подгребать под себя этот щебень, чтобы выбраться наружу.