Никто не хвалил Бориса за этот труд, все держались так, словно иначе и не могло быть.
Но однажды, на общем собрании, когда председатель цехкома предложил выпустить в честь праздника Октября внеплановый паровоз, мастер, задумчиво пожевав бородку, обратился через головы сотен людей, сидящих в зале, к Борису и негромко сказал:
— Ну как, Скворцов, сделаем? — И, не дожидаясь ответа, добавил громко: — Сделаем!
Рабочие, встречаясь на улице, серьезно здоровались с Борисом, как со взрослым.
МАШИНИСТ РЯБУШКИН
Множество вагонов столпилось на путях Сортировочной.
Здоровые и больные, классные и товарные, плоские платформы — все перемешалось.
Куцый черный маневровый паровоз с хриплым визгом набрасывался на вагоны.
Вопили в медные трубы стрелочники. Свистели сцепщики. Бряцали буфера. Но выдать из этой сутолоки и давки вагоны на магистраль было почти невозможно.
Злобно пыхтя, шаркая колесами так, что из бандажей высекались сухие длинные искры, паровоз напрасно пытался растолкать вагоны.
Чтобы освободить место паровозу и получить наконец возможность с разбегу протолкнуть состав на магистраль, приходилось раскатывать вагоны вручную.
После чистки паровозных котлов Бориса поставили на ремонт тормозов Вестингауза. Тщательный, кропотливый труд оказался ему по душе.
Но когда открылась возможность попасть помощником на маневровый, Борис без сожаления покинул мастерскую.
Мечущийся на коротком пространстве паровоз, стойбище побитых вагонов, тупики, где в теплушках жили какие-то подозрительные люди, шныряющие по путям с озабоченными лицами зябнущих жуликов, — все это произвело на Бориса безотрадное впечатление.
И когда машинист Рябушкин послал его растаскивать вагоны, Борис неохотно пошёл выполнять задание.
Рябушкин не рассердился, он внимательно посмотрел в лицо Борису и тихо сказал:
— Я тебя так понимаю, голубок ты мой сизокрылый: не хочется тебе свои пёрышки мять и пачкать. Тебе охота сразу порхнуть на курьерском. А помойку пускай другие чистят.
Рябушкин спрыгнул на землю и пошел в голову состава, где громко кричали люди, надсаживаясь над тяжелыми вагонами.
Вернувшись на паровоз, Рябушкин больше не разговаривал с Борисом и всем своим видом старался показать, что не замечает его присутствия.
И это было очень тяжело.
Вечером к паровозу подошел человек с желтым, послетифозным лицом. Покопавшись у себя в кобуре, он не спеша вынул наган и спросил:
— Состав под воинский эшелон будет или нет?
Рябушкин спокойно посоветовал:
— А ты постреляй в небо, по главному начальнику.
Лицо у человека с наганом дернулось и начало нехорошо темнеть. Он поднял руку и…
Вдруг из будки прямо в лицо ему ударила струя воды.
Человек, пятясь, отмахивался от воды. Наконец Борис отвел шланг в сторону.
— Ты, видать, контуженый? — соболезнующе спрашивал Рябушкин. — Да вытряси сначала из нагана воду, а то не выстрелит… Скворцов! — обратился машинист к Борису. — Пропусти товарища к топке, пусть пообсохнет.
Страна, объятая со всех концов пожарами войны, изнемогала в голоде и разрухе. Транспорт должен был помочь армии в ее маневренных бросках туда, где силы врага угрожающе крепли. Транспорт должен был доставлять свежие пополнения фронту, из сытых районов в тощие возить хлеб, руду, уголь заводам. Транспорт не мог этого делать, он был разбит, разрушен. Лучшие люди его ушли на фронт. Среди оставшихся были и те, кто не хотел работать, саботировали, вредили, воровали. Эти люди создали здесь внутренний фронт, и с ними нужно было воевать.
— Но только не так, парень! — говорил Рябушкин полуобнаженному человеку, присевшему у топки. — На фронте все понятно, там врага по форме отличишь, а здесь его тонкой разведкой обличить нужно.
Вздрагивая, человек сказал:
— А эшелоны с ранеными кто в тупик загнал?
— Вот за это, — кротко говорил Рябушкин, — прямо на месте! — и делал движение согнутым указательным пальцем, словно нажимая спусковой крючок. — А в данный момент ты не прав.
Всю ночь на Сортировочной гремели буфера вагонов.
Красноармейцы растаскивали вагоны. Маневровый паровоз в клубах пара с разбегу разбивал заторы.
К рассвету битва была закончена.
Возле перрона выстроился состав. Усталые красноармейцы, забравшись в вагоны, тут же заснули накрепко, — они и не заметили, как высококолесный пассажирский паровоз, бережно осадив эшелон, без сигнала помчал их со станции.
Наступил день. Бориса клонило ко сну.
Рябушкин, насмешливо глядя на Бориса, задорно спросил:
— Ты про изобретение Попова знаешь?
— Знаю, — вяло сказал Борис.
— Ты не перебивай! — рассердился Рябушкии. — Этот Попов, когда изобретал чего-нибудь, от сна совершенно отказывался, минут с десяток вздремнет — и опять за работу. Вон он полной порцией жизни и пользовался.
— А когда спать невмоготу хочется?
— Сон клонит, если у тебя в голове электричества нет. Оно от трения мысли возникает. Ты о чём сейчас думаешь?
— Ни о чём, — сознался Борис.
— А ты думай, — посоветовал машинист. — От хорошей мысли к рукам и ногам энергия бросается, по себе знаю.