Мальчик, сделанный из кубиков

– Я не знаю. Иногда я сержусь. Я плохой, как Крипер. Иногда я делаю что-то неправильно и тогда плачу.

– Что? Что ты делаешь неправильно?

– Всё.

С этими словами он срывается с места и бежит к изгороди, увязая резиновыми сапогами в мягкой земле. Отставляю миску в сторону и иду за ним следом, думая о его словах. «Всё». В этом-то и беда, думаю я. Всё сложно, всё дается с трудом. Большую часть времени его бросает из одной необъяснимой ситуации в другую. Ничего удивительного, что он любит «Майнкрафт», где все четко и логично, где даже самый ландшафт можно изменить по своему желанию. Больше в его жизни нет ничего подобного.

С легкой опаской подходим к коровам. Пара из них останавливается и смотрит на нас. Сэм подходит ближе, чем я этого от него ожидал, и протягивает руку. Я уже собираюсь сказать ему: «Осторожно!», как одна из них фыркает и мотает головой, и Сэм со смехом отдергивает руку. Потом как ни в чем не бывало протягивает ее снова; на этот раз ему удается погладить корову по боку. И как только отважился?

Обходим весь лагерь по периметру, идем мимо въезда, потом спускаемся на поляну чуть ниже по склону. Оттуда открывается вид на море, незаметно сливающееся где-то вдалеке со свинцово-серым небом. Присаживаемся на пенек и некоторое время сидим. Сэм берет меня за руку.

– Кажется, как будто море никогда не кончается, но это не так, – говорит он. – В самом конце всегда есть какой-нибудь остров или страна, но ты можешь ее не найти. Тогда ты пойдешь ко дну и утонешь.

– Э-э… вот спасибо-то. Пойдем, гений, поищем, из чего можно сделать себе мечи.

Углубляемся в рощицу и выбираем себе каждый по палке. Вооружившись ими, мы шумно атакуем то дерево, то куст. Дыхание стынет вокруг нас облачками пара. Ничто не нарушает безмолвия, кроме ветра, шелестящего в голых глянцевитых ветвях у нас над головой. Кажется, что в целом мире остались лишь мы с Сэмом.

В конце концов мы возвращаемся обратно на наше поле, и один из ребятишек, которых мы уже успели заметить, мальчик в камуфляжных штанах и парке, подбегает к нам с вопросом, не хотим ли мы поиграть в футбол. Сэм смотрит себе под ноги и молча мотает головой.

– Спасибо за приглашение, – говорю я.

Вернувшись обратно к нашей палатке, усаживаемся и некоторое время листаем комиксы. Потом к нам неуверенно подходит малыш лет двух-трех с маленьким мячиком в руках и бросает его в нашу сторону. Сэм поднимается с места и осторожно подталкивает мячик обратно ногой. Малыш заливается радостным смехом.

– Он вам не мешает? – кричит от соседней палатки мужчина в шортах карго и футболке с воротничком поло.

– Нет-нет, все в порядке, – отзываюсь я.

Малыш подкатывает мячик к Сэму. Сэм садится на землю и таким же образом возвращает его обратно. Он всегда очень хорошо общался с ребятишками помладше – терпеливо, бережно и снисходительно. Наверное, ему приятно ради разнообразия иметь дело с кем-то более уязвимым, нежели он сам, а может, это потому, что они смотрят на него и видят большого мальчика, а не плаксу, который с ревом убегает с площадки, если что-то в игре ему не по нраву. Как бы там ни было, они долго играют вдвоем, катая мячик туда-сюда, а я сижу в одном из одолженных у Мэтта складных кресел и читаю газету. В самом деле читаю газету.

Ближе к вечеру мы приносим из машины сумки с туалетными принадлежностями и направляемся в туалетный блок. Я умываю Сэму лицо и оттираю его волосы от соуса для спагетти. Вернувшись к палатке, мы усаживаемся на одеяле и едим чипсы, сэндвичи и печенье с шоколадной крошкой. Солнце клонится к горизонту. Вскоре я начинаю различать тусклый свет фонарей в соседних палатках.

– Можно посмотреть, как наступает ночь, – предлагаю я.

Именно этим мы и занимаемся следующие несколько минут: молча впитываем атмосферу этого незнакомого места, сидя бок о бок. Еще даже не вечер, но я долго вел машину и устал, и возможность посидеть спокойно кажется блаженством. Впрочем, длится оно недолго. По мере того как все вокруг тонет в сумерках, до Сэма начинает доходить реальность всего происходящего и он все больше жмется ко мне.

– Мне страшно, – говорит он. – Тут все слишком большое. Мне это не нравится.

– Все в порядке. Мы же за городом. Ночью тут все точно так же, как днем.

– Нет, не так же. Можно, мы поедем обратно? Я хочу домой. Тут все слишком большое, папа.

– Что ты имеешь в виду?

– Мне не нравится большое пространство. Мне от этого плохо. Я не вижу, что там дальше. Мне это не нравится.

И то, что он сказал, вдруг кажется мне очень знакомым. Я понимаю, что он имеет в виду. Страх перед пространством, перед свободой, перед неопределенностью – именно эти чувства я испытывал на протяжении последних трех месяцев, оказавшись вырванным из привычного окружения всего того, что имело для меня какое-то значение. Прежде мне не приходило в голову, что аутизм – это нечто вроде до предела обостренной, очень концентрированной версии того, что испытываем мы все, всех тех страхов, которые нас одолевают. С той лишь разницей, что все остальные скрывают их под слоями отрицания и накрепко вбитых общественных установок.