Мальчик в шкафу (СИ)

- Вы раскаетесь! – раздался над маленькой площадью обители владирцев торжественный и печальный, хорошо поставленный и проникновенный голос “непонятого старца, преданного учениками”, – я делал все ради блага, ради мальчика. Ради его шанса выжить самому, не губя при этом сотни жизней. Волдеморт вернется. Он не может умереть, потому что в этом мире его держит крестраж. И крестраж этот – Гарри Поттер. Мне жаль.

Старец поднял на толпу преисполненные искреннего сострадания очи, и муж мой (несколько мандражировавший от необходимости в наш просвещенный век присутствовать на самой натуральной казни через сожжение) пожалел, что поджигать не ему.

А я еще когда сказала, что у меня бы рука не дрогнула!

По толпе магов прошелестели охи и ахи.

Мой бизон (так себе это и представляю) набычился и напрягся, мысленно готовясь нынче же ночью покинуть страну.

Суровая женщина-кошка, промокая уголки глаз клетчатым платком, пояснила:

- Директор прав. Совершенно прав. Это ужасно, но мальчика теперь придется убить. О! Это так ужасно! Джеймс и Лили!

Это она отцу ребенка такое сказала. Представляете, да?

На наше счастье совсем рядом стоял отец Александр. Он и выразил недоумение, которое испытали монахи от таких заявочек и странной реакции окружающих. Хотя, чего они вообще ждали от колдунов богопротивных? Этим только дай христианского младенца в жертву принести!

- Успокойтесь, Вернон. Это бред! Никого убивать не придется! Зачем? Крестраж – это частичка расколотой души. Одержимого можно избавить от десятка полноценных демонов Божьей волей, а тут всего-то дело рук человеческих. Приступайте! – Священник взмахнул рукой, и колдуна, жестко прихватив под руки, повели к столбу.

Внезапно хлопнуло, пыхнуло жаром, разлилась, словно млечный путь в небесах, прекраснейшая из птичьих трелей, и огненная птица феникс оказалась у самого столба.

Дрова занялись огнем.

Инквизиторы засуетились, готовя крепления – как бы дровишки не прогорели бестолку.

Птичка вновь поднялась в воздух. Размах крыльев у нее был широк. Вернон говорил, что неслабо испугался в тот момент. Еще каким-то предвкушением повеяло от бородатого и от магов-Орденцов.

Но отец Александр вновь дал отмашку. На сей раз куда-то в сторону стен.

Сдвоенно хлопнули ружейные выстрелы. Врубили на полную мощные динамики из которых, полился речитатив покаянной молитвы, мешая собственные мысли разобрать, не то, что услышать чьи-то трели или вопли.

Мертвая птица вспыхнула и осыпалась пеплом.

Уже не столь благостного Дамблдора, преодолевая его сопротивление, приковали к столбу. Колдунов взяли в кольцо, предупреждая от необдуманных действий.

Тело человека на костре горит долго и неохотно.

И не прогорает полностью.

Все эти штуки с золой по ветру – сказки для легковерных дурачков. Даже в современном крематории, который дает жар, несоизмеримый с жаром самого большого костра, остаются какие-то куски и вкрапления.

Ох. Вернон так красочно об этом рассказывал, что проблевался в тот вечер не только сам, еще и мне плохо было.

Дамблдор мертв, мы убедились.

Только порадоваться не смогли. Очень уж страшно.

Ну, и барбекю лет семь потом не делали.

И вообще, обдумывая блюда из мяса, приходилось быть очень осторожной.

Одни хлопоты от колдунов!

Даже от дохлых.

Через три дня Чарли забрали на обряд экзорцизма.

Теперь Вернон остался дома, сторожить Дадличку, а я поехала проконтролировать, чтобы монахи не потеряли моего невидимого непоседу в своих мрачных залах.

Виделось что-то такое подземное, с глыбами гранитных стен и запахом сырости и плесени.

На деле же – обычная молельная комната на первом этаже.

Стул в центре комнаты, скамеечка в дальнем углу для меня.

Несколько монахов в капюшонах и с четками, запах ладана и еще чего-то смолянисто-масляного. Несколько зажженных свеч, щедро разбрызгиваемая святая вода, речитатив молитв, сбивающийся на протяжное пение псалмов.

И жуткий вопль, с заметавшейся черной тенью, которая вспыхнула золотистым контуром и рассеялась от какого-то действия самого неприметного из монахов, оказавшегося на проверку тем самым монахом-колдуном из отряда владирцев.

Вот и все. Моя семья совершенно свободна от всей этой чертовщины.

Могла бы быть.

Если бы не невыносимый характер моего “старшенького”.

Чарльз Вернон Дурсль еще больше загорелся идеей стать монахом и бороться со злом.

Ну что в лоб, что по лбу! Осел упертый! С самого детства лишь бы куда-нибудь вступить!

Нет, святые отцы, это, несомненно лучше, чем доставучие колдуны.

Но, блин! Молодому парню монахом стать?!

Да он по младенчеству просто не понимает, о чем говорит!

И ведь опять та же история – у монахов нет своей воли.

Да они от имени собственного отказываются! Не то, что от своей воли!

Выполнять приказы вышестоящего бездумно, быстро и четко.

На роду что ли у мальчишки написано? Или в генах заложена эта потребность к подчинению?

Мне-то что опять делать?