Мальчик в шкафу (СИ)

Комментарий к Очищение Епитимья́ (др.-греч. ἐπιτιμία, «наказание») — исполнение исповедовавшимся христианином, по назначению священника, принимавшего таинство покаяния, тех или иных дел благочестия, имеет значение нравственно-исправительной меры. (википедия)

====== До самых одиннадцати лет ======

А что я могла?

Мы сами пришли к Инквизиции. Как теперь объяснить парню, что это просто другая сторона все той же медали?

Тем более не просто мальчишке, а моему упертому паршивцу?

Вся надежда исключительно на то, что со временем перебесится.

Многие мечтали стать космонавтами, но сколько из них действительно ими хотели стать и добивались цели?

В то же время, помощь от церковников была. И весьма существенная.

Казалось бы, речь шла только о защите от волшебников. И защитили – после казни Дамблдора к нашей семье ни один маг добровольно не приближался. (Правда, и с аврорами-невыразимцами отношения резко охладели, а потом и вовсе их пост расформировало Мин.Магии, надеясь на святых братьев). Только за одну защиту инквизиторам можно памятник поставить.

А они на этом не остановились. Считайте сами:

- экзорцизм,

- мантию эту дурацкую как снимать и надевать обратно нашли в своих архивах,

- с мальчишками возились постоянно – турпоездки, каникулы, кружки и секции,

- мужу заказы делали. Что у них, прямо нет другого поставщика сверл? Да, конечно!

В общем, присутствие Церкви в нашей жизни стало особо серьезным.

Соседи начали принимать нашу семью за особо верующих, святой отец непременно справлялся, как нам понравилась воскресная проповедь.

Чую, еще немного, и Вернону можно будет баллотироваться на должность мэра. Такая у него репутация в городе.

Мы оформили все бумаги на мальчишку, и я получила свою порцию общественного восхищения моим гражданским подвигом.

Вот только сейчас-то уже что? Сейчас паршивец взрослый совсем, самостоятельный до жути.

Вот за ползунковый возраст мне нужно памятник в полный рост отлить. Из каких-нибудь драгметаллов.

Хотя, с другой стороны, в детстве его можно было перехватить за лямки от комбинезончика и сказать: “А-та-та!” или отвлечь чем-нибудь. Маленькие легко отвлекаются. А сейчас пойди прошиби барана этого несгибаемого! Действительно, самые глухие – те, кто не хотят слышать!*

Мне иногда страшно за завтрашний день.

Почему нет психологической поддержки для тех, чьи дети собрались в монастырь?

Тех, у кого дети выросли наркоманами и алкоголиками, поддерживают. А я?

А мне еще хуже! С наркотиками все просто – это плохо, с этим надо бороться, это надо пережить и что там им еще говорят.

Но мой сын, казалось бы, задумал доброе дело. По крайней мере, в глазах общественности. Да и в моих. Я не весть какая христианка, но регулярно бываю в церкви, слушаю проповедь, уважаю святого отца... но как-то никогда не задумывалась, что его матушка не дождется внуков, может, как я своим сыновьям, хотела для сына развеселого студенчества, открытий, мирских радостей...

А что он себе предполагает? Карьеру? И только ее? Или – еще лучше – вечный бой, если его все-таки возьмут во владирцы?

Я не хочу! Не хочу так!!! Это мой сын!

Он просто не понимает, что делает! А потом будет поздно.

И вместе с тем мне ужасно плохо от того, что и себя я не чувствую правой.

Ведь я должна чувствовать гордость за воспитание ребенка.

Должна...

Но не чувствую.

Мы заключили с паршивцем соглашение.

Ему пока слишком мало лет, чтобы обсуждать такие серьезные вопросы. Так что, чтобы не ссориться со мной и Верноном, Чарли должен хорошо учиться, окончить колледж, и только потом мы поговорим снова.

И если б вы знали, как я хочу, чтобы он учился вечно!

Паршивец мой физически не в состоянии сидеть сложа руки и ждать.

В школе он и так учился отлично (еще бы, так долго об этом мечтал!), так повадился после занятий навещать Орден и гонять чаи с тамошним архивариусом. Завел в подвальчике свою картотеку – на владирцев, живых и причисленных к лику святых. Упросил Вернона купить еще один фотоаппарат и видеокамеру последней модели – не такую громоздкую, как наша.

Бегает, суетится, нет ему до меня времени и дела. А как славно раньше ходил за мной, как приклеенным хвостиком!

Да пропади они, эти розы теперь!

Ничего не хочу.

Одна отрада – Дадличек пока никуда не собирается от мамочки деваться.

Сириус Блэк тоже бродил неприкаянной душой. Так и хотелось выдать ему репу на фонарь Джека. Жаль, что не осень.

От инквизиторов он откупился. Даже, кажется, еще кого-то из ордена откупил. Но в нашей семье у него хватило совести не появляться.

Ну, то есть он сперва пришел как бы поговорить, но я чуть не выцарапала ему глаза, а монахи навесили еще один штраф.

Тут он запил на неделю, а потом пошел доказывать отцу Александру, что тот не прав.

Сперва хотел ему просто по-маггловски набить морду.

Ага, как же. Немного разные весовые категории. Килограмм так на сто разница.

Потом “дядя Алекс” откачал “дядю Сири” (понятно, с чьих слов я это знаю, да?) и они сели беседовать.

Блэк возвращался к священнику еще и еще. Беседовал, спорил, вдрызг ссорился, но на следующий день приходил опять.

Дело окончилось постригом.