Мальчики

Так вот, меня дед любил – по должности, я ведь был его единственным внуком. Жорку он любил за просто так, «забесплатно» – душевно, щедро, с насмешкой, в которой проскальзывало любование. Часто повторял, что Жорка – тип таинственный и штучный, что он – «охотник за тайной». Дразнил его «Скупым рыцарем тайников». Да он просто обожал этого засранца. И спрашивается, за что?! За то, что когда-то зашил ему разбитую мною губу?

Нам было лет по тринадцать, когда однажды мы с Жоркой наладились в киношку. Здоровые лбы вымахали: я рано вытянулся и в тринадцать уже передразнивал бас Филиппа Назарыча, нашего математика. Жорка всё время меня догонял, но так и не догнал: полголовы проигрывал, как второй в скачках. Тем не менее «мальчики собрались в кино», и что самое смешное, не куда-то, а в детский кинотеатр «Луч». Настоящий детский кинотеатр, где с утра и до вечера в двух залах гоняли мультпрограммы и разную карамель типа «Свистать всех наверх» или «Попутного ветра, синяя птица!». Но вечерами там показывали фильмы для взрослых: «Романс о влюбленных», «Вам и не снилось»…

В общем, собрались мы в киношку, уже продевали в прихожей босые лапы сороковых плюс номеров в пыльные сандалии, когда нас остановил разъярённый дедов рык. Что-то он искал у себя в кабинете, какие-то документы, которые буквально минуту назад положил на стол, не успел оглянуться, и вот они провалились «куда-то к чёгтовой матеги!!!»

Жорка в одной сандалии пошлёпал в кабинет, ибо помнил (а он всё помнил!), что Макароныч положил пачку листов вовсе не на стол, а на подоконник. И стоя в дверях кабинета, задумчиво созерцал, будто впервые увидел, роскошное трёхстворное окно в эркере. Это была единственная комната с эркером, которую мама так и не смогла отвоевать у деда, хотя пыталась. (Горько и громко рыдала на другой день после его похорон, не в силах переступить порог.)

Так вот, Жорка стоял в дверях кабинета в одном сандалии, не отвечая на мой нетерпеливый призыв, и смотрел на несуразный, в сущности, хотя и обаятельный этот комнатный флюс.

– Макароныч, – спросил он, – зачем вам это окно?

– Что значит, зачем окно, – сварливо огрызнулся дед. – Зачем потолок. Зачем стены. Зачем окна… для света!

– Свет сюда поступает сверху.

Да: в этой прекрасной комнате, помимо того эркерного, были в наклонном потолке ещё два окна, из-за чего кабинет деда всегда, даже в сумрачный день, казался пронизанным воздухом и дрейфовал куда-то в небо в волнах бледно-молочного света. А уж зимой, в редкий в Астрахани снегопад, я всегда забирался с ногами в дедово кресло, обнимал колени и, не отрываясь, смотрел, как в двух высоких столбах морозного неба роится над головой снежная кутерьма.

Подволакивая ногу в незастёгнутой сандалии, Жорка прошлёпал к эркеру.

– Вот тут проложить рельсы и поставить на них книжные полки, – буркнул он, размашистым жестом отрезая полянку эркера. – Полностью зашить этот сегмент с окном: на взгляд с порога – просто полки у стены, такие же, как эти. И комната станет правильной квадратной формы, не подкопаешься.

– К чему это? – помолчав, спросил дед, каким-то новым внимательным взглядом рассматривая Жорку.

– За полками будет тайник, – просто сказал тот. – Стеллаж отъезжает в сторону, вы заходите, задвигаете полки назад… и вас нет нигде. В одной из книг делаем фальшкорешок с глазком, и вы из тайника видите и слышите всё, что происходит в комнате.

Мой дед, за которым всегда оставалось последнее слово, который перебивал, наступал, доказывал и торжествовал, когда бывал прав, и ярился, когда ему указывали на ошибку; дед, который всегда лучше всех всё знал… – продолжал молча и слегка растерянно смотреть на Жорку, как бы не вполне его узнавая.