Никакого тайника, само собой, дед из нашего великолепного эркера делать не стал, да и кто б ему позволил. Но дело не в этом. Дед никогда ни за кем не подглядывал. Никогда не подслушивал. Вообще, Макароныч был – самым явным, самым наглядным человеком из всех, кого я в жизни знал. (Рыбные его похождения не в счёт, страсть не укладывается в прокрустово ложе нравственных лекал.) Но на Жорку с тех пор он посматривал с уважением и тщательно скрытой заинтересованной опаской.
Много лет спустя, перед самой смертью – мама уверяла, что дед стал заговариваться, но я в это не верил, – он как-то обронил, что Жорка с детства «умел считывать страхи других людей, именно поэтому преуспел в своём опасном бизнесе».
– Ты хотел сказать – мысли читал? – спросил я удивлённо.
– Нет, страхи, – упрямо возразил дед. – Помнишь, как он предложил сделать потайную комнату за книгами, в моём кабинете: «Вы задвигаете за собой полки, и вас нет НИГДЕ»?
– Ну, и чего ж ты тогда напрягся, – насмешливо спросил я, – что за страхи такие он в тебе прочитал? По-моему, ни хрена ты в жизни не боялся.
Дед понурил голову, помолчал и возразил:
– Боялся… не за себя. За семью. Я всю жизнь боялся погромов. Ты не знаешь… У меня в погроме убили сестру, Миреле… Растерзали. Ей было шестнадцать… И я всю жизнь, где бы ни оказывался, прикидывал – куда, если что, я бы спрятал семью. В тот день, когда Жорка… В общем, он почему-то знал, он просто
– Ты?! – переспросил я с недоверчивой улыбкой – Ты, который всю жизнь напрашивался на скандал, пёр на рожон, на стычки, на мордобой?!
– Почитай Юнга, – вздохнул мой старый дед. – «Кто смотрит наружу – видит лишь сны, кто смотрит в себя – пробуждается». Жорка сам с детства полон страхами, – добавил дед, – и потому науськан на них, как пограничная овчарка.
Много лет спустя я вспомнил этот разговор, когда Жорка похвастался мне по телефону: некий русский олигарх приобрёл замок где-то в Бретани и подрядил
– На черта ему сдался тайный ход, – поинтересовался я. – Монашек по ночам навещать?
– Да нет, – отозвался мой друг. – Думаю, не о монашках он заботится, а о дочерях. Его можно понять: три дочери, одна другой дороже. Семнадцать, шестнадцать и четырнадцать лет. Убийственная наживка для